Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим

Тут гарпии огромные, центавры,
Прожорливые лающие сциллы,
Горгоны, гидры, сфинксы и пифоны;
Химеры, что и дым и пламя вечно
Из пасти извергают; и циклопы,
И герионы – тысяча чудовищ,
Невиданных под небом и земному
Воображенью даже недоступных.

Все размещаются: одни – налево,
Другие же направо от престола;
А мрачный повелитель – посредине
С тяжелым, грубым скипетром в руке.
На гордой голове его два рога,
И выше величайшей он горы:
И Кальпа, да и сам огромный Атлас
Холмами перед ним бы оказались.

Величием ужасным озарен
Его свирепый и надменный облик,
И взгляд, подобный гибельной комете,
Смертельным ядом глаз его сверкает.
Противная густая борода
Собой всю грудь косматую закрыла;
Как бездна, открывается широко
Испачканный нечистой кровью рот.

Зловонное дыханье изо рта
Чумой, с огнем и дымом, вылетает:
Так Этна извергает из своих
Воспламененных недр смолу и серу.
Безмолвствует в испуге лютый Цербер
От голоса его; немеет Гидра;
Коцит не катит волн своих, и вторит
Встревоженная бездна грозным звукам.

«Вам, боги ада, родиной своей
Считающим надсолнечные страны,
Вам, из чертогов вечного блаженства
Низвергнутым в ужасные темницы,
Не стану я напоминать о нашей
Борьбе со злобным, мстительным тираном:
Всевышний Судия, Он правит миром,
А мы удел мятежников несем.

Взамен лучей негаснущего дня,
Взамен светил, где некогда мы жили,
Он заключил нас в этой мрачной бездне,
Откуда нет к блаженству нам возврата.
Но горшее еще воспоминанье
Усиливает казнь мою и муки:
В бессмертную обитель Он призвал
Ничтожное творенье – человека!

И все еще Ему казалось мало:
Чтоб покарать нас пуще, предал смерти
Он Сына Своего. И Сын явился
И Тартара преграды сокрушил.
Переступив порог владений наших,
Он грешных душ лишил нас дерзновенно
И на небо вернулся в торжестве
Победы и над смертью, и над Адом.

Но для чего опять тревожить раны?
Кому Его неправды неизвестны?
В какую пору и в какой стране
Переставал глумиться Он над нами?
Должны забыть мы старые расчеты:
Нам новая готовится обида.
Э, разве вы не видите, как все
Народы подчинить себе Он хочет?

И прозябать в бездействии мы будем?
Не вспыхнете вы пламенем мятежным?
Потерпим мы, чтоб нашего тирана
Росла и крепла вера? Чтоб на новых
Его именовали языках
И славили бы в новых песнопеньях?
И чтоб на новом мраморе и меди
Его изображенья вырезали?

Потерпим, чтоб богов низверг Он наших,
Чтоб наши алтари присвоил Он,
Чтоб Он один внимал людским молитвам
И благовонный дым один вдыхал бы?
А нам, свободно в храмы проникавшим,
Пристанища не будет на земле,
И повелитель ваш, лишенный дани,
Владычествовать будет над пустыней?

Нет. Я клянусь отвагой, что издревле
Еще живет и дышит в нас. Мы разве
Не те, какими были, у Небес
Оспаривая власть во всеоружье?
Что мы в борьбе не устояли, это
Я признаю; но замысел был смел.
Счастливейший стяжал победу, нам же
Непобежденная осталась доблесть.

Но что же я удерживаю вас?
Вперед, мои товарищи, моя
Твердыня и опора! В колыбели
Могучего врага уничтожайте:
Гасите тот огонь, что, разгораясь,
Грозит всю Палестину охватить;
Смешавшись с христианами, готовьте
Погибель им и хитростью и силой!

Одних удел – скитальчество; других
Пусть насмерть поразят удары ваши;
А прочие рабами женских чар
Пусть день за днем в постыдной неге чахнут.
Восстав друг против друга, христиане
Друг друга пусть на части рвут и режут.
Пусть весь их стан с лица земли сметется
И сгинут без остатка их следы».

Он говорил еще, а духи ада,
И злобою и местью пламенея,
Стремятся уж из недр глубокой ночи
К обители полуденных лучей.
Так ветры непогожие и бури,
Мятежно вылетая на простор,
Темнят лазурь небесную, земле же
Стихийное несут опустошенье.

Покинув ад, на крыльях распростертых
Они рассеиваются по свету
И в хитрых изощряются уловках
На гибель человеческому роду.
О Муза! Назови мне тех, чьи руки
Орудиями козней послужили:
Ты знаешь их; молва их разгласила,
Но отклики едва до нас дошли.

Престол Дамаска занимал в то время
Кудесник знаменитый Хидраот;
Он с юных лет гаданьем увлекался,
И страстью стала пагубная склонность.
Но в знаниях обманчивых что пользы,
Когда ему исход войны неведом?
Ни звезды в небесах, ни Ад кромешный
Не открывают истины ему.

О, жалкое неведение смертных!
Как тщетны их суждения, какой
В их свете мрак! Властительный гадатель
Предсказывал, что рати христианской
Готовит Небо гибель на Востоке.
Он видит египтянина уже
Увенчанным победою и хочет,
Чтоб лавры разделил его народ.

Но зная, как отважны христиане,
Боится он, чтоб слишком дорогою
Победа для него не оказалась;
И размышляет он, каким бы средством
Ослабить их сначала, а потом
Победу довершить одним ударом.
Тогда ему злой дух внушеньем гнусным
Вливает в сердце новую отвагу.

Находит Хидраот вернейший способ
Осуществить свой замысел коварный.
Есть у него племянница: на всем
Востоке пальма первенства за нею
По красоте и прелести; она же
Все тайны чародейства изучила.
Ее-то Хидраот и выбирает
В сообщницы; зовет и говорит:

«Любимица моя и ученица,
Меня опередившая в уроках!
Ты под покровом женственности нежной
И опытность и мужество таишь:
Нужна твоя мне помощь, чтоб успешно
Намерение важное исполнить;
Пусть только эта верная рука
Дотянет нить моей искусной пряжи.

Иди во вражий стан и там яви
Все женские приманки и соблазны.
Проси, моли смиренно со слезами,
Перемежай со вздохами слова!
Не устоит упорнейшее сердце
Перед красой заплаканной. Прикрой
Стыдливостью своих желаний смелость
И ложь цветами истины окрась.

Прельсти сперва Готфрида, если сможешь.
Тобою опьяненный, пусть забудет
Он для любви и славу и победы;
А если не поддастся, увлеки
Воителей нежнейших за собою
Туда, откуда им уж не вернуться!»
И, дав наказ подробный, заключает:
«Дерзай на все, и все тебе простится».