Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим

Пока дивится он картине мира
В гармонии и красоте движений,
Является вдруг воин перед ним,
Увенчанный искристыми лучами,
И голосом, которому он равных
По нежности не слышал, произносит:
«Иль ты не узнаешь меня, Готфрид?
Не узнаешь Гуго, чьим был ты другом?» —

«Прости, мои глаза ослеплены
Твой образ окружающим сияньем;
Я разглядеть черты твои не в силах», —
И с этими словами троекратно
Пытается он друга сжать в объятьях;
Но троекратно тень, как сновиденье,
Как воздух, от объятий ускользает
И с ласковой улыбкой говорит:

«Уж я теперь не в смертной оболочке;
Я – дух неосязаемый теперь,
Божественных чертогов обитатель:
Здесь все твои, и для тебя там место».
Готфрид его перебивает: «Скоро ль
Соединюсь я с вами? Ах, когда б
Смерть порвала те узы, что блаженство
Мое немилосердно отдаляют!»

Гуго в ответ ему: «Разделишь скоро
Ты наше торжество и нашу славу;
Но поприще земное оросить
Еще и потом должен ты, и кровью.
Священный город должен ты избавить
От ига нечестивого и в этих
Стенах свою державу учредить;
Тебя же после смерти брат заступит.

Но, чтоб еще разжечь любовь святую,
Которою твое пылает сердце,
Останови свой взор на этих солнцах,
Что правят всем движеньем мировым,
И слух твой для гармонии небесной,
Для музыки божественной раскрой;
А после опусти свой взор на эту
Песку и пыли низменную груду.

Вот жалкое ристалище для ваших
Честолюбивых помыслов и дел!
Вот та теснина, где являть вы властны
Все нищенское чванство и величье!
И эта-то песочная крупинка
В несчастном тонет озере, что вы
Зовете Океаном иль Пучиной,
Себя же громким именем прельщая».

Презренья полный взгляд Готфрид бросает
На землю: море, реки, государства —
Все перед ним сливается в одну
Для глаза неприметную пылинку.
Не надивится он, что наша гордость
Гоняется за этими тенями,
О Небе, нас зовущем, забывая
Из-за пустой и рабски лживой славы.

И говорит: «Коль Господу еще
Порвать мои оковы не угодно,
То укажи, по крайней мере, верный
Мне путь средь окружающих обманов». —
«По верному пути ты шел доныне,
Держись его и впредь; один тебе
Совет я дал бы: доблестного сына
Бертольдова скорей верни из ссылки.

Вождем Христова воинства тебя
Избрало Провидение, а этот
Герой твоих предначертаний свыше
Указан исполнителем; и если
Ты – голова, то он – рука похода.
Никто бы заменить его не мог,
И преступленье б совершил ты, славу,
Ему принадлежащую, похитив.

И одному ему лишь суждено
Проникнуть в лес и сокрушить те чары,
Что доступ преграждают христианам;
Утративший отвагу и надежду,
Воспрянет с новой бодростью твой стан,
Едва его любимец возвратится:
Разрушит он солимскую твердыню
И весь Восток в бессилие повергнет».

Готфрид же восклицает: «О, когда бы
Я мог его увидеть снова! Сердце
Мое открыто; знаешь ты,
Как я его люблю и уважаю;
Но где его найти и что мне делать?
Просить ли я, приказывать ли должен?
И разве возвращение его
Не будет нарушеньем дисциплины?» —

«Всевышний, изобильно на тебя
Щедроты изливающий, желает,
Чтоб те, кем избран ты в вожди всей рати,
Тебе почет оказывали должный:
Не можешь ты, не унижая власти
Начальника, до просьбы снизойти,
Пусть за него тебя другие просят,
А ты лишь слушай их и не противься.

Самим Всевышним вдохновенный, Гвельф
Перед тобой ходатайствовать будет,
Чтоб ты простил Ринальду заблужденье;
Не сомневайся: юноша-герой,
Хотя сейчас от стана и далеко,
И одержим притом безумной страстью,
Но явится немедленно, едва
Услышит, что его нужна вам помощь.

Пустыннику доступны тайны неба,
И он руководить сумеет теми,
Кого ты по избранию захочешь
На поиски Ринальда снарядить.
Путями неизведанными скоро
Они его убежища достигнут,
И снова все соратники твои
Сберутся под знаменами твоими.

А напоследок радостную тайну
Тебе открою: кровь твоя сольется
С Ринальдовою кровью, и плодом
Слиянья будет славное потомство», —
И с этими словами исчезает
Гуго, как пар от ветра иль от солнца;
Готфрид же пробуждается, тая
В душе и удивленье и утеху.

Уже светило дня, взойдя на небо,
Пустилось в путь по ясной синеве;
Готфрид, покинув ложе, надевает
Свои тяжеловесные доспехи.
Спустя немного времени к нему
В шатер вожди приходят остальные
И тут же приступают к обсужденью
Совместному, что надо делать дальше.

И начинает Гвельф; по вдохновенью,
Ниспосланному свыше, он с такими
Словами обращается к Готфриду:
«Решаюсь, государь, я к твоему
Прибегнуть милосердию; быть может,
Другой военачальник, а не ты,
Мою к тебе почтительную просьбу
Нескромной, преждевременной нашел бы.

Но просит за Ринальда, просит Гвельф
И просит богоносного Готфрида:
Не для меня лишь милость; за нее
Горячую разделит благодарность
Со мной все наше доблестное войско.
Дозволь, молю, племяннику вернуться
И, кровь за дело общее пролив,
Смиренно искупить свою ошибку.

Да кто ж другой осмелится проникнуть
С оружием в ужасный этот лес?
И кто другой способен обнаружить
Бесстрашие такое перед смертью?
Увидишь ты, как быстро одолеет
Твердыню он и вторгнется в ворота.
О государь, верни же нам того,
В ком все надежды наши и желанья!

Племянника верни мне, а себе —
Послушное орудие велений;
Освободи его от мрачной неги
И призови на лоно славы бранной;
Пусть под твои знамена станет он;
Пусть на твоих глазах в кровавых битвах
Достойные его отваги лавры
Он подвигами новыми стяжает».

И шепотом живого одобренья
Все воины поддерживают просьбу;
Как будто уступая настояньям,
Готфрид свое решенье произносит:
«Как в милости я мог бы отказать,
Когда о ней вы просите так пылко?
Сегодня пусть молчит закон; лишь вашим
Желаньям я хочу повиноваться.

Итак, пусть возвращается; но должен
Он страсти обуздать свои и наше
Доверие делами оправдать.
Гвельф, извести его: уж он, надеюсь,
Засиживаться там теперь не станет;
Кого послать, сам выбери и сам же
Направь его в то место, где Ринальд,
По мненью твоему, в плену томится».