Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим

Внизу горы увидите вы змей,
С угрозой шевелящих головами,
Увидите клыки точащих вепрей,
Медведей, львов, вас растерзать готовых;
Но, этого жезла лишь свист заслышав,
Они и шевельнуться не посмеют.
Опасности страшнейшие вас ждут
У самого жилища, на вершине.

Там ручеек течет: неотразимо
К себе он манит жаждущих; меж тем
В его струях прозрачных и прохладных
Губительная кроется отрава.
Кто только их отведает, того
Охватывает сразу опьяненье:
Неудержимый смех его терзает
И в радости безумия он гибнет.

Бегите, ах, бегите струй ужасных!
Бегите яств, расставленных на сочной
Траве у ручейка! Спешите дальше,
Не слушайте призывных голосов
Красавиц вероломных; пусть они
Вам нежные шлют взгляды и улыбки:
Пренебрегите ими и в чертог
Волшебницы входите, не колеблясь.

Тотчас же в лабиринт вы попадете,
Где сбились бы, наверное, с пути;
Но я чертеж вручу вам, на котором
Извилины все точно обозначу.
Итак, до очарованного сада
Дойдете вы: там все любовью дышит;
На бархатной траве там со своей
Возлюбленной герой ваш пьет блаженство.

Как только он останется один,
Явитесь перед ним без замедленья
И покажите щит ему алмазный,
Который я тотчас вручу вам также.
Увидит он себя в нем разодетым,
Как женщина: тогда и стыд и гнев
В его завороженном сердце вспыхнут
И смоют все следы позорной страсти.

Ничто теперь вас задержать не может:
Все пасть должны препоны перед силой,
Что к цели вас незримо поведет;
И для самой Армиды даже будет
Вполне нежданным ваше появленье.
Рука, в пути хранительница ваша,
И вам троим уже обратный путь
С заботливостью той же обеспечит.

Но надо, чтобы с первыми лучами
Отправились вы завтра, а сейчас
Пора уже вам отдыху предаться».
И с этими словами он обоих
В покой, им приготовленный, отводит,
А после удаляется к себе,
Вдвоем их до рассвета оставляя
Исполненными чувств и мыслей новых.

Уж наново аврора призывает
Людей к труду. Гостям приносит старец
Обещанные жезл, чертеж и щит
И говорит обоим: «Отправляйтесь,
Пока прохладой веющего утра
Не обратило солнце в знойный день;
Примите от меня залоги эти
Моей любви и ждущей вас победы».

А воины тем временем уж встали
И облачились в бранные доспехи;
С надеждою в сердцах они идут
За старцем теми ж мрачными путями,
Какими он же вел их накануне.
Так достигают русла напоследок,
И воинам, прощаясь, молвит старец:
«Счастливого пути, мои друзья!»

Под ними пригибается волна,
Потом их поднимает, словно были б
Они двумя древесными листками,
И вскоре ставит на сухую землю.
Едва они успели оглядеться,
Как видят уж корабль перед собою,
А на корме ту женщину, которой
Они в пути довериться должны.

Кудрявые на лоб спадают пряди;
Благоволенье кроткое сулят
Спокойные, приветливые взоры;
Небесной чистотой лицо сияет.
Живая, беспрерывная игра
Бесчисленных цветов ее одежды
Глазам остановиться не дает
На прихотливой смене переливов.

Так в озаренье солнечного блеска
Неуловимо-быстрой чередой
Сменяется оттенок за оттенком
На нежной шее горлицы влюбленной:
То вспыхнет вдруг рубиновое пламя,
То яркий изумруд зазеленеет;
Один с другим несхожие, они
Равно пленяют взор красой чудесной.

И воинам неведомая молвит:
«Счастливейшие смертные, взойдите
На мой корабль, которому не страшен
В себе таящий беды океан;
Мой господин и ваш доброжелатель
Приказывает мне отныне вашей
Быть проводницей». Так сказав, она
К земле подводит судно без усилий.

На зов радушный оба поспешают,
Ветрила надуваются, и судно,
Послушное руке искусной кормчей,
Подобно птице в воздухе, летит;
Летит легко и быстро, оставляя
Едва заметный след на половодной
Реке, способной большие гораздо
Суда снести на раменах своих.

Сверкают волны пенной белизной
И, в брызги разлетаясь, глухо ропщут;
Чем дальше, русло делается шире,
Течение становится спокойней.
И, наконец, сама река, как будто
Устав от продолжительного бега
И вожделенный отдых обретя,
Теряется в просторе океана.

Едва они лишь в море выплывают,
Как небо очищается от туч,
И грозный свист стихает аквилона,
Что бури вызывал из недр пещерных;
Взамен его зефир на легких крыльях
Чуть-чуть рябит улегшиеся волны:
И на престол лазури светозарной
Восходит торжествующий покой.

Уж Аскалон из глаз их исчезает,
И, словно из пучины, на поверхность
Всплывают перед ними стены Газы:
Так город называется, что был
Основан на развалинах другого,
Которому служил он только портом;
Теперь же берега его шатрами
Покрыты и солдатами кишат.

На зрелище зловещее с невольной
Тревогой смотрят воины: они
И всадников и пехотинцев видят,
То в город, то из города снующих.
Верблюдов тоже видят и слонов,
Вздымающих ногами тучи пыли;
И видят грозный ряд судов военных,
На якоре еще стоящих в порте.

Другие паруса уж распускают,
А третьи, весла в воду опустив,
Уж пенят волны. Воинам обоим
Тогда путеводительница молвит:
«Войска и корабли, что перед вами
На суше здесь и на море, – лишь часть
Тех сил, что против христиан властитель
Египта собирает торопливо.

Из глубочайших недр своих земель
Он сильных поджидает подкреплений;
Но я питаю сильную надежду,
Что к войску христианскому вернуться
Удастся раньше вам, чем соберется
Египетское войско под его
Главенством личным или под начальством
Того вождя, что будет им назначен».

А судно легкокрылое меж тем
Бесстрашно и спокойно режет волны
Средь вражеских судов и их невдолге
Далеко оставляет за собою.
Так мощный царь воздушного простора
Высоко над землей и над другими
Пернатыми из низменных пород
Взвивается отважным взмахом крыльев.

Уже они и Рафию минуют,
И полосу египетских песков,
Унылую бесплодную пустыню;
И мыс они перед собою видят,
Прославленную ту скалу, что в море
Нависшею вершиною своею
Бросает тень далекую: она
Хранит в себе Помпеевы останки.