Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим

Так, от росы вся влажная, выходит
Звезда, земле вещающая утро;
Такою же видали древле мать
Амура, выходящею из пены.
Рассеянные взгляды нимфы бродят
По берегу и падают как будто
Впервые на неведомых пришельцев:
Вмиг заливает краска ей лицо.

Завязанные в узел распускает
Она по телу волосы свои:
На белизну слоновой кости будто
Завеса золотая ниспадает.
О, скольких сразу прелестей не стало!
Но новая готова уж на смену:
Стыдливостью и радостью полны
На воинов бросаемые взгляды.

Смеется и краснеет, и румянец
Смущенья красит нежную улыбку;
И трогательным голосом, что мог бы
Сердца и жесточайшие смягчить,
Вдруг нимфа восклицает: «Чужеземцы
Счастливые! Не случай прихотливый
Привел вас в этот край благополучный,
А правящая смертными судьба.

Под небесами этими найдете
Вы и покой желанный, и забвенье:
Здесь ждет вас то блаженство, что когда-то
Вкушал от пут свободный род людской.
Так бросьте же оружие, и пусть
Оно украсит стены храма Счастья;
Здесь властвует одна Любовь, спешите
Стать под ее победные знамена.

Зеленые лужайки бранным полем
Послужат вам: царица здешних мест
Охотно исполняет все желанья
Тех смертных, что ее покорны воле.
В своих объятьях пламенных она
Вас упоит всей негой сладострастья;
Но раньше погрузитесь в эти воды
И силы подкрепите за столом».

Улыбками и взглядами словам
Подруги вторила другая нимфа:
Так с музыкою в пляске согласует
Свои движенья юная пастушка.
Но воины выдерживают стойко
Уловки вероломные: и вид
И речи дев прелестных только чувства
Щекочут их, не проникая в души.

Приманка наслаждений знойных будит
Желанья сладострастные в крови,
Но разум, против них вооружившись,
Удерживает их и заглушает.
Победу над собою одержав,
К иной победе воины стремятся,
А нимфы, обреченные презренью,
В воде скрывают стыд свой и досаду.

Великолепный замок в виде круга
Сооружен. Обширною своею
Окружностью он обнимает сад,
Красою все сады превосходящий;
В нем множество предательских ловушек
Убежищами дивными прикрыто,
И через эту демонскую сеть
Нет доступа к волшебному чертогу.

Там сто ворот, и в те, что больше прочих,
Из серебра, на гнездах золотых,
Вступают оба воина. Людские
Подобия их взоры привлекают;
Не столь дивит их ценность, как работа:
Им кажется, что люди эти дышат,
И слух они заранее готовят,
Чтоб речи изваяний уловить.

Алкид у ног Омфалы: победитель
Аида и гроза чудовищ скромно
Орудует веретеном и прялкой,
Амур же улыбается ему;
Красавица все силы напрягает,
Чтоб палицу поднять, и львиной шкуры,
Что на себя набросила она,
Ей легкое претит прикосновенье.

Подалее взволнованное море
За гребнем белый гребень поднимает:
На нем во всеоружии два флота
Ожесточенный бой ведут за власть.
Судов уж много в пламени, и мнится,
Что волны загораются от них;
Там – римляне и вождь их Август, здесь же —
Антоний и восточные народы.

Сказали б, что Циклады, оторвавшись
От дна, свободно плавают иль горы
Воюют против гор: наполнен воздух
Губительным железом и огнем.
Обломками судов покрыто море,
Окрашенное кровью. Жаркой битвы
Исход еще сомнителен, но там
Бежит уж чужеземная царица.

Бежит и сам Антоний, забывая
Про власть над Римом и над миром!.. Нет…
Он не бежит… не ведает он страха…
За Клеопатрой следует он только.
Охвачен он в одно и то же время
И яростью, и страстью, и стыдом:
То смотрит он на бой, то провожает
Глазами уплывающее судно.

И наконец, в изгибах Нила он
В объятиях возлюбленной ждет смерти;
И кажется, как будто созерцанье
Его воспламеняющей красы
Смягчает в нем печаль ее утраты.
Налюбовавшись, воины от чудных
Изображений взоры отрывают
И входят в заповедный лабиринт.

Таков Меандр в причудливом теченье:
Стремится то к истоку он, то к морю,
И волны, что бегут вперед, с волнами
Встречаются, бегущими назад.
И таковы же, прихотливей даже,
Таинственного замка извороты;
Но старцем заготовленный чертеж
Все скрытые проходы отмечает.

Достигнут, наконец, и сад волшебный:
Там сонный пруд, здесь ручеек живой;
Цветы, кусты, лужайки и пригорки
Все в золоте от солнечного блеска;
Долины под пленительною тенью
И вечно зеленеющие рощи.
Искусство тем разительнее здесь,
Что скрыть оно себя повсюду хочет.

Обманутые взоры видят в этом
Природы созидательную руку;
Подумается разве, что она
За образец взяла себе искусство.
Армиде повинующийся воздух
Теплом повсюду веет плодотворным;
С цветами вечно свежие деревья
Приносят вечно зрелые плоды.

Там под одним листком две фиги рядом:
Одна уже созревшая, другая
В зародыше еще; здесь над зеленым
В румянце нежном яблоко повисло;
Изогнутые ветви на пригорке
Раскинул виноград, и возле грозди,
Еще в цветах, уж тяжелеет гроздь,
Божественным наполненная соком.

Любовью пламенеющие птицы
Колышут изумрудные навесы
И о своих, понятных только им,
И радостях и горестях вздыхают;
И волны и листва, невинным ласкам
Зефиров шаловливых отдаваясь,
И ропот свой, и шелест гармоничный
Сливают в стройном хоре с пеньем птиц.

Среди певиц пернатых есть одна
С разнообразно-пестрым опереньем;
Клюв у нее пурпурового цвета,
Язык же издает такие звуки,
Что человечью речь напоминают:
Едва она свой голос подает,
Смолкает все вокруг, и даже ветры
Дыханьем легкий воздух не колышут.

«Вот роза, что готова распуститься.
Чем меньше лепестки ее раскрыты,
Тем больше обаянья в ней; но вот
Она в расцвете полном перед нами,
А за расцветом сразу и отцвет;
И это уж не тот цветок, что зависть
В сердцах красавиц возбуждал и взоры
Их пылких обожателей манил.

Дня одного довольно, чтоб увял
Цветок всей нашей жизни: ежегодно
Весною обновляется природа,
Но молодости нашей нет возврата.
Сорвем же розу утром: день пройдет,
И к вечеру она уже поблекнет;
Сорвем скорей цветок любви и будем
Любить, пока любить самих нас могут!»