Сильвия Плат - Под стеклянным колпаком

Темнокожий с визгом отпрыгнул и вытаращил на меня глаза.

– Ой, мисс, ой, мисс, – застонал он, потирая ногу. – Не надо так, не надо так, не надо.

– Вот тебе, – прошипела я, глядя ему в глаза.

– А сегодня вы не хотите встать?

– Нет. – Я плотнее вжалась в постель и укрылась с головой. Потом, подняв уголок одеяла, выглянула. Сестра стряхивала термометр, который только что вынула у меня изо рта.

– Сами же видите, что нормальная. – Я посмотрела на термометр прежде, чем она его забрала, как делала всегда. – Видите же, что нормальная, тогда зачем вы его все время ставите?

Мне хотелось сказать ей, что если бы с моим телом что-то случилось, это было бы просто здорово. По мне, так лучше болеть физически, чем душевно, но мысль эта казалась мне такой сложной и путаной, что я ничего не сказала, а лишь сильнее вжалась в постель.

Сквозь одеяло я ощутила, как что-то легко, но неприятно давит мне на ногу. Я украдкой посмотрела туда. Сестра поставила мне на кровать кювету с термометрами и, отвернувшись, считала пульс у моей соседки по палате, лежавшей на кровати миссис Томолилло.

Меня вдруг охватило страшное желание поозорничать, огнем пронесшись по жилам, беспокоящее и влекущее, словно боль в шатающемся зубе. Я зевнула и потянулась, словно собираясь повернуться набок, и просунула ногу под кювету.

– Ой! – вскричала сестра, зовя на помощь, и к ней подбежала другая сестра. – Посмотри, что ты наделала!

Я высунула голову из-под одеяла и перегнулась через край кровати. Вокруг перевернутой кюветы сверкала звезда из осколков стекла, а ртутные шарики подрагивали, как небесная роса.

– Извините, – пробормотала я. – Я не хотела.

Вторая сестра смерила меня зловещим взглядом.

– Ты сделала это нарочно. Я все видела.

Она вылетела в коридор, и почти сразу в палату вбежали двое санитаров и увезли меня вместе с кроватью в палату, где раньше держали миссис Моул. Однако я успела стянуть ртутный шарик.

Вскоре после того, как заперли дверь, я увидела, как за решеткой на окне появилось лицо темнокожего, похожее на луну из черной патоки, но сделала вид, что ничего не заметила.

Я слегка разжала пальцы, как ребенок, у которого есть заветная игрушка, и улыбнулась лежавшему на ладони серебристому шарику. Если я его уроню, то он разобьется на миллион таких же, только поменьше, а если я соберу их вместе, они снова мягко и гладко сольются в одно целое.

Я все улыбалась и улыбалась маленькому серебристому шарику. И представить себе не могла, что они сделали с миссис Моул.

Черный «Кадиллак» Филомены Гини протискивался сквозь плотное предвечернее движение, словно правительственный лимузин. Скоро он окажется на одном из коротких мостов, плавной дугой возвышающихся над рекой Чарлз, и тогда я, не думая, распахну дверь и, петляя в потоке машин, добегу до ограждения. Один прыжок – и вода сомкнется у меня над головой.

Я лениво свернула пальцами салфетку в маленький, размером с таблетку, шарик и принялась ждать удобного случая. Я располагалась посередине заднего сиденья между мамой и братом, которые оба чуть нагнулись вперед и вбок к дверям, словно наклонные барьеры.

Прямо перед собой я видела красно-коричневую, как кусок тушенки, шею водителя, стиснутую между синей фуражкой и плечами синего пиджака. А рядом с ним, словно хрупкая экзотическая птичка, виднелась шляпка с изумрудного цвета перьями, надетая на серебристо-седую голову Филомены Гини, известной романистки.

Я не очень понимала, почему появилась миссис Гини. Все, что я знала, – это то, что она заинтересовалась моей судьбой, поскольку в свое время, на пике творческой карьеры, тоже попала в сумасшедший дом.

Мама сказала, что миссис Гини прислала ей телеграмму с Багамских островов, где прочла обо мне в одной из бостонских газет. В телеграмме миссис Гини спрашивала: «Дело связано с парнем?»

Если бы здесь был замешан какой-нибудь парень, миссис Гини, разумеется, не проявила бы никакого участия. Но мама моя выслала ответную телеграмму: «Нет, дело в писательстве Эстер. Ей кажется, что она больше никогда не сможет писать».

Поэтому миссис Гини прилетела в Бостон, вытащила меня из переполненного отделения городской больницы и теперь везла в частную клинику с лужайками, площадками для гольфа и садами, как в каком-нибудь загородном клубе, где будет платить за меня, словно выдав стипендию, пока ее знакомые врачи меня не вылечат.

Мама сказала, что я должна быть благодарна. Она добавила, что потратила на меня почти все свои деньги и, если бы не миссис Гини, не знала бы, где бы я очутилась. Но я-то знала, что меня ждет. Меня ждала большая больница штата за городом совсем рядом с этим частным заведением.

Я знала, что должна быть благодарна миссис Гини, но ничего не чувствовала. Если бы миссис Гини подарила мне билет в Европу или кругосветный круиз, мне было бы совершенно все равно, поскольку, где бы я ни находилась – на палубе лайнера или в уличном кафе в Париже или Бангкоке, – я все равно бы находилась под тем же стеклянным колпаком, варясь в собственном соку и отчаянно ища выход.

Синее небо распахнуло свой купол над рекой, усеянной парусами. Я изготовилась, но мама с братом тут же ухватились за ручки дверей. Шины быстро прошуршали по ребристому покрытию моста. Вода, паруса, синее небо и замершие в полете чайки пронеслись мимо как диковинная открытка, и мы пересекли реку.

Я снова откинулась на обитую серым бархатом спинку сиденья и закрыла глаза. Воздух в стеклянном колпаке сгустился настолько, что я не могла пошевелиться.

Я снова лежала в отдельной палате, которая напоминала мне палату в клинике доктора Гордона: кровать, письменный стол, стенной шкаф, стол и стул. Окно с сеткой, но без решетки. Моя палата помещалась на первом этаже, и окно, чуть возвышавшееся над усыпанной сосновыми иголками землей, выходило в усаженный деревьями двор, окруженный стеной из красного кирпича. Если бы я выпрыгнула, то даже коленок бы не ободрала. Изнутри высокая стена казалась гладкой, как стекло.

Проезд по мосту вконец меня расстроил. Я упустила великолепнейший шанс. Речная вода пронеслась мимо, как нетронутый стакан с водой. Я подозревала, что, даже если бы мама с братом не ехали со мной в машине, я бы не пошевелилась, чтобы выпрыгнуть.

Когда меня доставили в главное здание клиники, к нам подошла стройная молодая женщина и представилась:

– Меня зовут доктор Нолан. Я лечащий врач Эстер.

Я удивилась, увидев ее. Я и не думала, что бывают женщины-психиатры. Эта женщина представляла собой нечто среднее между Мирной Лой и моей мамой. На ней была белая блузка, длинная юбка, стянутая на талии широким кожаным поясом, и стильные очки в форме двух полумесяцев.