Мария Корелли - Вендетта, или История одного отверженного

«Мы пришли к согласию относительно расстояния, джентльмены, – сказал маркиз. – Двадцать шагов, я полагаю?»

«Двадцать шагов», – кратко повторил один из друзей Феррари – выглядевший потрепанным распутник средних лет с большими торчащими усами, который, как я знал, именовал себя капитаном Чабатти.

Они продолжили тщательно отсчитывать шаги в тишине. Во время этой паузы я повернулся ко всем спиной, снял очки и положил их в карман. Затем я надвинул шляпу пониже, чтобы изменение внешности сразу не бросалось в глаза и, заняв прежнее положение, стал ждать. Приближался рассвет, хотя солнце все еще не встало, но его опаловый блеск уже начал окрашивать небо, и одна бледно-розовая полоса появилась на востоке, словно развевающийся флаг на копье героя, оповещавший о его приближении. Слышалось нежное чириканье просыпавшихся птиц, трава блестела миллионами капель ледяной росы. Необычное спокойствие охватило меня. Периодически я начинал чувствовать себя так, будто я был механическим роботом, которого приводила в движение чья-то иная воля, отличная от моей. Во мне не оставалось никаких страстей.

Пистолеты уже зарядили, и маркиз, глядя вокруг себя с веселым деловым выражением, заметил:

«Думаю, настало время занимать позиции?»

Его предложение встретило одобрение, Феррари покинул свое место у дерева, где он стоял, наполовину согнувшись, будто уставший, и отправился на точку, которую ему указали секунданты. Он сбросил свои шляпу и плащ, тем самым открыв, что все еще оставался в вечернем костюме. Его лицо выглядело изнуренным и болезненно-бледным, а глаза лежали внутри темных кругов и были полны острой и горькой злобы. Он нетерпеливо схватил пистолет, который ему подали, и внимательно рассмотрел его с мстительным интересом. Я в это время также снял шляпу и пальто, и тогда маркиз взглянул на меня с небрежным одобрением.

«Вы выглядите намного моложе без этих темных очков, граф», – заметил он, подавая оружие. Я безразлично улыбнулся и занял свою позицию на обозначенном расстоянии, точно напротив Феррари. Он все еще был занят изучением пистолета и не поднимал глаз.

«Вы готовы, джентльмены?» – спросил Фречча с холодной учтивостью.

«Вполне готовы», – последовал ответ. Маркиз де Авенкорт вытащил свой платок. Тогда Феррари поднял голову и впервые открыто встретил мой взгляд. Боже мой! Смогу ли я когда-нибудь забыть ужасную гримасу, которая исказила его бледное лицо, сумасшедший взгляд его ошеломленных глаз и дикое выражение ужаса! Его губы начали двигаться, как будто он собирался что-то выкрикнуть, но замешкался.

«Раз!» – скомандовал де Авенкорт.

Мы подняли оружие.

«Два!»

Дикий испуг, который выражало лицо Феррари, заметно усилился, когда он держал меня на мушке. Я гордо улыбнулся, вернув ему его же взгляд, я увидел, как он вздрогнул, а рука затряслась.

«Три!» – и белый платок поплыл по воздуху к земле. В ту же секунду, мы оба одновременно выстрелили. Пуля Феррари просвистела мимо меня, лишь слегка порвав мой пиджак и задев плечо. Дым рассеялся – Феррари все еще стоял прямо напротив меня, глядя вперед с тем же безумным далеким взглядом, пистолет выпал из его руки. Вдруг он поднял вверх свои руки, содрогнулся и упал с придушенным стоном лицом вниз, ничком на траву.

Врач поспешил к нему и перевернул его на спину. Он был без сознания, хотя его темные глаза оставались широко открытыми и слепо уставились на небо. Передняя сторона рубашки уже вся пропиталась кровью. Мы все собрались вокруг него.

«Верный выстрел?» – спросил маркиз с невозмутимостью опытного дуэлянта.

«Ах! Действительно отличный выстрел! – отвечал маленький немец, качая головой, когда поднимался, отходя от раненого. – Превосходный! Через десять минут он будет мертв. Пуля прошла сквозь легкое рядом с сердцем. Честь, несомненно, восстановлена!»

В этот момент глубокий мучительный вздох сорвался с губ умирающего. Сознание и зрение возвратились к этим жутко закатившимся глазам. Он посмотрел на всех нас с сомнением, переводя взгляд с одного на другого, пока, наконец не остановил его на мне. Тогда он странным образом взволновался: его губы задвигались, он страстно хотел говорить. Доктор, заметив его движения, влил бренди ему между зубов. Спиртное мгновенно придало ему сил – он поднялся в страшном усилии.

«Дайте мне поговорить, – прошептал он слабо, – с ним !» И он указал на меня, а затем продолжил бормотать, как во сне: «С ним наедине, наедине! С ним наедине!»

Остальные, немного напуганные его поведением, отступили на расстояние слышимости, а я приблизился и встал на колени рядом, наклонив свое лицо и заслонив ему утреннее небо. Его дикие глаза встретились с моими с жалобным молящим выражением ужаса.

«Бога ради, – прошептал он слабо, – кто ты такой?»

«Ты меня знаешь, Гуидо! – ответил я уверенно. – Я – Фабио Романи, которого ты когда-то называл своим другом! Я тот, чью жену ты украл! Чье имя оклеветал! Чью честь опозорил! Ах! Посмотри на меня хорошенько! Твое собственное сердце скажет тебе, кто я!»

Он издал слабый стон и поднял дрожащую руку.

«Фабио? Фабио? – выдохнул он. – Он умер – я сам видел его в гробу…»

Я нагнулся к нему еще ниже: « Меня похоронили живым , – сказал я с леденящей душу отчетливостью. – Ты понял меня, Гуидо, похоронили заживо! А я выбрался – неважно как. Я вернулся домой, чтобы узнать о твоем предательстве и своем бесчестии! Мне рассказывать дальше?»

Ужасная дрожь сотрясла его тело, его голова нервно моталась из стороны в сторону, пот выступил крупными каплями на лбу. Своим собственным платком я аккуратно вытер его губы и брови – мои нервы были натянуты до хрупкого предела – я улыбнулся, как это делает женщина на грани истерического рыдания.

«Ты помнишь аллею, – сказал я, – добрую старую аллею, где поют соловьи? Я видел тебя там, Гуидо, с ней ! В ту самую ночь моего бегства от смерти она была в твоих объятиях, ты целовал ее, и вы говорили обо мне, ты тогда играл с ожерельем на ее груди!»

Он скорчился под моим пристальным взглядом в сильной конвульсии.

«Скажи мне скорее! – выдыхал он. – Она знает тебя?»

«Пока нет! – отвечал я медленно. – Но скоро узнает – после нашей свадьбы!»

Выражение горькой злости наполнило его напряженные глаза. «О Боже, Боже! – захлебывался он, как раненное дикое животное. – Это ужасно, ужасно! Спаси меня, спаси…» Его рот наполнился кровью. Дыхание становилось все слабее и слабее, мертвенная бледность приближавшейся смерти начала постепенно распространяться по его лицу. Дико уставившись на меня, он ощупывал руками вокруг, словно искал потерянную вещь. Я взял его за одну из этих ослабевших, ищущих ладоней в свою руку и крепко сжал, притянув к себе.