Мария Корелли - Вендетта, или История одного отверженного

«Остальное ты знаешь, – сказал я мягко, – и ты поймешь, почему я это сделал! Но все уже кончено, Гуидо, теперь все кончено! Она нас обоих обманула. Пусть Бог простит тебя, как прощаю и я!»

Он улыбнулся, выражение мягкости осветило его быстро угасавшие глаза – прежний мальчишеский взгляд, что завоевал мое сердце в прежние дни.

«Все кончено! – повторил он каким-то жалобным лепетом. – Все кончено теперь! Боже, Фабио, прости!..» Чудовищная судорога вывернула и исказила его конечности и черты лица, горло его захрипело и, весь вытянувшись, с длинным дрожавшим вздохом, он умер! Первые лучи восходящего солнца, прорезав темные, поросшие мхом ветви сосен, упали на спутавшиеся волосы и отразились насмешливым сиянием в его широко раскрытых невидящих глазах: на сомкнутых губах светилась улыбка! Горячий, удушающий ком поднялся у меня в горле, и неудержимые слезы силой пролагали себе путь. Я все еще держал руку своего друга и врага, она уже похолодела в моем захвате. На ней блеснул мой фамильный бриллиант – кольцо, которое она ему подарила. Я стянул его с пальца, затем нежно и почтительно поцеловал эту несчастную обмякшую руку и аккуратно опустил ее. Услышав приближавшиеся шаги, я поднялся с колен и стоял прямо с опущенными руками, глядя вниз без слез на коченеющий труп передо мной. Остальные мужчины подошли; с минуту никто не говорил ни слова, все смотрели на мертвое тело в молчании. Наконец капитан Фречча произнес мягким, полувопросительным тоном:

«Он умер, я полагаю?»

Я кивнул, поскольку не мог доверять своему голосу в тот момент.

«Он просил у вас прощения?» – спросил маркиз.

Я снова кивнул. И снова наступила тяжелая пауза. Застывшее, улыбавшееся лицо трупа, казалось, насмехалось над любыми словами. Доктор нагнулся и осторожно закрыл его остекленевшие глаза, и тогда мне показалось, что Гуидо просто заснул, и лишь одно прикосновение способно было разбудить его. Маркиз де Авенкорт взял меня за руку и прошептал: «Отправляйтесь обратно в город, друг, и выпейте вина – вы выглядите совсем больным! Ваше очевидное горе делает вам честь, учитывая обстоятельства – но что поделать? – это была честная дуэль. Принимая во внимание его провокацию! Я бы посоветовал вам покинуть Неаполь на пару недель до тех пор, пока это дело не забудется. Я знаю, как все уладить – предоставьте это мне».

Я поблагодарил его, дружески пожал руку и повернулся, собираясь уйти. Винченцо ожидал меня у кареты. Один раз я оглянулся назад, когда медленным шагом покидал поляну; золотое сияние осветило небо прямо над застывшим телом, лежавшим столь прямо на траве; в это время недалеко от замершего человеческого сердца взлетела из своего гнезда среди травы маленькая птичка и взмыла в небеса, восторженно напевая в своем полете к теплу и славе жизни, наслаждаясь этим днем.

Усевшись в карету, я проехал на ней очень короткий путь до города и приказал извозчику остановиться на развилке извилистой дороги, что вела к Вилле Романи, где я и сошел. Я отдал приказания Винченцо, чтобы тот отправлялся в отель и прислал оттуда мой экипаж и лошадей прямо к воротам виллы, где я оставался ждать их. Я также просил его приготовить вещи для отъезда в тот же вечер, поскольку намеревался отправиться в Авеллино, в горы, на несколько дней. Он молча выслушал все мои распоряжения с заметным замешательством. В конце он сказал:

«Я тоже еду с вашим превосходительством?»

«Не стоит! – ответил я с вымученной грустной улыбкой. – Вы разве не видите, друг, что я тяжело подавлен, а мужчину в состоянии меланхолии лучше всего оставить в покое. Кроме того, вспомните о карнавале, не я ли говорил, что вы сможете свободно принять участие в празднике, и я не лишу вас такого удовольствия? Нет, Винченцо, оставайтесь и наслаждайтесь жизнью, а обо мне не беспокойтесь».

Винченцо поклонился мне своим обычным учтивым поклоном, но его лицо сохраняло упрямое выражение.

«Ваше сиятельство должны меня извинить, – сказал он, – но я только что видел смерть, и мое настроение испорчено для карнавала. И снова повторюсь, что ваше сиятельство в печали – просто необходимо, чтобы я мог сопровождать вас в Авеллино».

Я понял, что он уже принял решение, а у меня не было настроения спорить с ним.

«Как вам угодно, – ответил я устало, – только, поверьте мне, вы приняли глупое решение. Однако делайте, что хотите, только подготовьте все к сегодняшнему отъезду. А сейчас бегите быстрее и ничего не говорите в отеле о том, что произошло, и поскорее пришлите мою карету. Я буду ждать ее прибытия один у Виллы Романи».

Карета покатила прочь, увозя Винченцо, сидевшего на месте позади кучера. Я смотрел ей вслед, а затем свернул на дорогу, которая привела меня к собственному обесчещенному дому. Место выглядело молчаливым и пустынным – нигде не виднелось ни души. Шелковые жалюзи гостиной все плотно задвинуты, показывая тем самым, что хозяйка в отъезде; дом выглядел так, словно внутри кто-то умер. Смутное воспоминание поднялось в моей душе. Кто же там умер? Несомненно, это должен был быть я – хозяин владений, лежащим холодным и неподвижным в одной из этих зашторенных комнат! Тот ужасный седоволосый человек, что бродил сейчас в исступлении туда и обратно около наружной стены, был не я – а какой-то злобный демон, восставший из могилы, чтобы обрушить наказание на виновных. Я был мертв! Я бы никогда не смог убить человека, бывшего моим другом. И он также погиб – нас с ним убил один и тот же человек – но она еще жила! Ха! И это представлялось мне неправильным – теперь она должна была умереть, причем в таких мучениях, от которых сама ее душа бы сжалась и высохла, и вверглась бы в дьявольское пламя адовой печи!

Мое воображение было наполнено подобными мыслями, когда я заглянул через кованую геральдическую решетку главных ворот виллы. Здесь же стоял Гуидо, несчастный негодяй, и тряс эти изогнутые железные прутья в бессильной ярости. Сюда, на мозаичную дорожку, он швырнул трясущегося старого слугу, который сообщил об отсутствии его предательницы. На этом самом месте он выкрикивал свои проклятия, которые, знал он это или нет, были проклятиями обреченного человека. Я был рад, что он их произнес, подобные пророчества нередко сбываются! Теперь, когда он уже умер, в моем сердце оставалось к нему лишь сострадание. Его одурачили и обманули, точно как и меня; и я чувствовал, что его дух, освободившись от тела, будет работать со мной за одно, в своем стремлении наказать ее .

Я шагал вокруг молчаливого дома, пока не оказался у маленькой калитки, что вела на аллею; я открыл ее и ступил на знакомую тропинку. Здесь я не появлялся с той самой роковой ночи, когда узнал о том, что меня предали. Какими же торжественными представали предо мною сосны, какими огромными, темными и мрачными! Ни одна ветка не качалась, ни один листок не трепетал. Холодная роса, едва подмороженная, сверкала на мху под моими ногами. Ни единый птичий голос не нарушал впечатляющей тишины утреннего лесного сна. Ни один яркий цветок не раскрыл еще своего волшебного плаща навстречу бризу; и все же повсюду витали тонкие ароматы – запах невидимых фиалок, фиолетовые глаза которых были все еще закрыты в дремоте.