Теодор Драйзер - Драйзер. Русский дневник

Когда постель мне наконец понадобилась, проводника уже было не найти. Прямо перед нашим вагоном находился вагон международного класса, направлявшийся в Москву. Р. К. решила в пять утра перейти в него и доплатить за место, а не покупать новый билет на станции. Но наш проводник настаивал на том, что «мягкий» столь же хорош и что он сам купит билет на станции. Мы легли, но покоя нам не было. Каждые несколько минут эта маленькая крыска царапала дверь: не решила ли госпожа, как она поедет – мягким или международным? Да, она твердо решила ехать международным. Он считает, что это ошибка. Так когда она будет пересаживаться? Не ранее, чем мы доедем до станции, где поезд будет разделяться, ответила она. Наконец, мы уснули, но рано утром проснулись и стали смотреть на заснеженный мир и на замерзшие леса за окном, я сказал, что это все же лучше, чем сырой холод юга. Мы поговорили о музее греческих древностей, в котором были накануне, и о непреходящем совершенстве греческой цивилизации, пока еще непревзойденной, о греках как торговцах на побережье Черного моря. Наша маленькая крыска снова начала скрестись в дверь. Не желает ли госпожа перейти в международный вагон прямо сейчас? Нет, она не желает. Она подождет, пока мы доберемся до станции пересадки. Он явно слишком много выпил. Его глаза стали еще более блеклыми и заспанными. Едва мы задремали, снова царапанье в дверь. Не желает ли госпожа перейти прямо сейчас, он готов ей помочь. А сколько, спросила она, нам осталось до этой станции? Полтора часа. Вот это время она и подождет. Но через полчаса он пришел снова… Свеча у нас давно догорела, в купе было совсем темно. Р. К. решила пересаживаться, потому что пока она этого не сделает, покоя не будет. Не доверяя пьяному проводнику, я пошел вместе с ней. С багажом в руках мы пересекли опасное место между двумя вагонами. В международном вагоне ярко сияли электрические огни, было чисто и тепло. Как жаль, что эту ночь мы не смогли провести здесь! Мы попрощались, и я вернулся к себе. Через несколько минут в дверь снова постучали. Я подумал, что это снова тот дурак, но за дверью раздался голос Р. К. я открыл. Она объяснила, что проводник только что сказал ей, что он должен на следующей станции забрать постель, потому что он взял ее в международном вагоне, я сказал ему, чтобы он взял постель, вышел отсюда и оставил меня в покое. Р. К. добавила, чтобы он не приходил снова, что я хочу спать. Если бы она не пришла и не объяснила все это мне, я бы, наверное, убил проводника, когда он в очередной раз пришел и попытался забрать эти постельные принадлежности. Она посидела со мной еще некоторое время, пока снова не пришел проводник и не объявил, что мы приближаемся к пересадочной станции. Мы снова попрощались…

14 янв. 1928 года (дополнение, сделанное секретарем на пути в Москву).

Я приобрела такую сильную привычку все записывать, что теперь полагаю, будто ведение этого дневника будет продолжаться вечно. Я не могу себе представить, что моя работа личного секретаря закончилась.

Когда мы наконец расстались, я стояла в коридоре и смотрела, как разъединяют наши вагоны, и как твой уходит во тьму. Мне казалось, что это физическое разделение нас двоих, что тебя будто отрезают от меня или, что еще хуже, только часть меня отрезают от тебя, а остальное уходит с тобой в темноту в том, другом вагоне. Я вошла в пустое купе, чувствуя себя совершенно одинокой. Мне не хотелось снова связывать между собой порванные нити моей личной жизни после того, как за последние два с половиной месяца я полностью слилась с тобой. Обаяние твоей могучей личности все еще окутывает меня. Никто никогда так полно не чувствовал мою индивидуальность, но в то же время ты был для меня сильнейшим интеллектуальным стимулом. Мы не смогли бы дать друг другу так много, если бы имели одну и ту же философию. Однако мы рассуждаем одинаково, и поскольку ты рассуждаешь лучше, потому что обладаешь действительно огромным интеллектом, то разбиваешь мои доводы. Точно так же, я думаю, ты ошибаешься в своих окончательных выводах о жизни и конкретно о социальном эксперименте в России. Да, я полностью согласна с тобой в том, что человеческая природа здесь такая же, как везде, но я утверждаю, что здесь зародилась социальная система, которая сменит капитализм так же, как капитализм сменил феодальную систему. Естественно, она не так индивидуалистична, как капитализм, потому что основана на теории, согласно которой все должны работать на общее благо (что в итоге дает больше свободы индивидууму). На данный момент существует только первый опыт применения этой теории на практике. Русские, говоришь ты, по своему складу характера более склонны делать что-то вместе, чем люди на Западе. Это может быть связано скорее с их примитивным состоянием (которое заставляет их собираться вместе для взаимной защиты), чем с каким-то сознательным применением марксистских теорий.

Возможно, ты прав, считая, что человек в России сегодня скорее подавлен этой новой системой, но я думаю, что это временное явление. Ты не можешь удержать отдельного человека, он скоро придет и сразится за лучшее, но в то же время, возможно, совместные усилия создадут лучшие общие условия для его развития. Я думаю, что советская система, направляемая Коммунистической партией, – лучшая система для развития России. Она, может быть, работает медленнее, чем капиталистическая система, основанная на эксплуатации, но в итоге может оказаться менее расточительной и более устойчивой. Кажется, это почти все, что сохранилось из моей веры…

Когда я доберусь до Москвы, первое, что сделаю, – найду Ребекку Рейчел К., передам ей твое прощальное послание и скажу, что ты не оставил благодарственного письма госпоже Каменевой, что твое мнение об этих свиньях, вшах и дуболомах, об этой паршивой стране, проклятой Богом, совершенно не изменилось, и что ты полз через границу на четвереньках, время от времени останавливаясь, чтобы приставить большой палец к носу и слабеющим голосом прокричать: «Ну что за паршивая страна! Ну что за стадо свиней! Если я доберусь до дома, то проведу там всю оставшуюся жизнь. И пусть Господь накажет меня, если я когда-нибудь снова пожалуюсь».

14 янв. 1928 года (дополнение 2 – моя зарплата как твоего секретаря действительно начислена в Москве, и я должна ее получить).

Пока ты движешься к границе, я все время думаю о тебе. По моим расчетам, к этому времени ты уже добрался до первой границы. Мой попутчик – торговец. Я стараюсь следовать твоим замечаниям и вести себя корректно и холодно, чтобы его не провоцировать. Когда я читаю или печатаю, вижу только абрис его фигуры и совершенно бессознательно представляю, что это ты. Во второй половине дня я немного подремала; он сидел и читал, и в своем полубессознательном состоянии я продолжала какое-то время считать, что это ты раскладываешь пасьянс. Такое приятное, спокойное чувство, что все в порядке, что мы вместе куда-то едем в купе международного вагона. А ты в это же время, скорее всего, подъезжаешь к границе с благодарственной молитвой на устах: «Слава тебе, Господи, что все это позади».