Барри Майлз - Бит Отель: Гинзберг, Берроуз и Корсо в Париже, 1957–1963

Жан-Жак дал Аллену адрес Мишо, и спьяну Аллен отправил ему открытку, в которой сказал, что он тоже много знает про галлюцинации, и предложил Мишо обменяться информацией. Он спросил, не могли бы они снова встретиться. В ответ Аллен получил открытку, в которой говорилось, что Мишо придет в такой-то день. Аллен был удивлен, потому что знал, что Мишо предпочитает одиночество, но Жан-Жак уже возбудил в Мишо интерес к ним.

Через несколько дней, когда Аллен в одиночестве сидел в комнате голый и мыл ноги, раздался стук в дверь. «Войдите!», – как обычно крикнул Аллен и с великим изумлением увидел на пороге Мишо, приветственно махавшего ему открыткой. Позже Аллен опишет это так: «Он сел на кровать, и я рассказал ему про то, как последние лет десять в США употребляют пейот [54], мне кажется, он был очень рад узнать о том, что на свете существует еще что-то, ранее ему неизвестное. Я был очень рад, что ему понравилось, и он похвалил Арто как поэта и с редкой симпатией описал разоблачительный звук его голоса. Я понял одно: совершенно очевидно, что Мишо, как и все гении, решителен и одинок, отзывчивый и которому можно было верить в оценке энтузиазма, сердечных дел, юмора, любых людских чудачеств, только пока это все не начинало касаться его самого. Он совершенно не обязан был уделять мне время и вести себя учтиво, но он был хорошо образован, и нас интересовали одни и те же вещи…»

Аллен попросил Мишо рекомендовать ему каких-нибудь молодых французских поэтов, и тот ответил, что их немного, к примеру Бонфуа и Джойс Мансур. Они разговаривали про действие мескалина и знаменитые радиоспектакли Антонена Арто, записанные с ноября 1947 г. по январь 1948 г., которые французское правительство запретило еще до того, как их стали передавать. Аллен дал ему «Вопль» и «Бензин» Грегори. Они выпили по чашке чая, сидя за столиком на улице в кафе на площади Сен-Мишель, и договорились, что Мишо придет к ним сегодня вечером в пять часов, потому что Аллен уезжал на пару дней в деревню. Он пришел в шесть и стал говорить с Алленом и Грегори об их книгах, которые он успел за это время прочесть. Тут пришел Билл, и они с Мишо пустились в долгие разговоры о мескалине. Кажется, они оба переживали одно и то же. Билл рассказал ему, как искал галлюциноген яхе в южноамериканских джунглях; чем больше эти двое разговаривали, тем больше общего находили. Они сразу же стали друзьями и много говорили о поэзии. Вспоминает Аллен: «Не думаю, что он особенно проникся моими работами, но его, несомненно, восхитил язык Грегори Корсо, и он со смехом процитировал понравившуюся ему строчку: “Сумасшедшие дети газированной воды”». Он принес в подарок Аллену «Tourbillion de l’Infini», и тот попросил подписать ее. Билл с Грегори захотели почитать ее, и Аллен оставил ее им и больше никогда не видел.

Следующая ночь была последней ночью Аллена в Париже, и Мишо пообещал прийти и принести на ужин цыпленка. Он пришел с приятельницей, доктором-китаянкой по имени Ким Ши. Перед входом он предупредил ее: «Осторожно, потому что здесь водятся крысы», – и он был прав. Они провели очень милый вечер, обсуждая французскую и американскую литературу. Аллен объяснил, что первая часть «Вопля» построена на «Возвеселитесь в Агнце» Кристофера Смата, и специально для него перевел на французский «Потерянные часы». Мишо громко хохотал над ним. Он жаловался, что «Призрачное чудо» никому в Америке не интересно, и это несмотря на то, что несколько его более ранних работ там были опубликованы. Аллен сказал, что попробует поговорить об этом с City Lights. Казалось, все прошло гладко, но через несколько месяцев после возвращения Аллена в Нью-Йорк Грегори написал ему и пожаловался: «Ты писал в раковину, когда приходил Мишо? Кто-то из нас пописал, но что же в этом такого? Но ходят слухи, что Мишо рассказал об этом, он думал, что мы стараемся произвести на него впечатление. Чертов же он европеец, если заметил даже такую мелочь».

Вернувшись в Нью-Йорк, Аллен выполнил свое обещание и написал Ферлингетти: «Мишо сказал, что никто не перевел его “Призрачное чудо” и книгу, которую он написал после, – в них все те же опыты с пейотом. Его переводчик – Луиза Варез, у нее есть полный текст. Я имел в виду, что никто не напечатал перевод – он был удивлен и даже слегка раздосадован, что теперь в США проблемы с выпуском книги, посвященной мескалину. Тебе, наверное, легко удастся ее заполучить. Посылаю тебе адрес. Мне кажется, что Грегори до сих пор часто видится с ним».

Ферлингетти понравилось, и он опубликовал «Призрачное чудо» пять лет спустя по настоянию Анаис Нин.

Той ночью Аллен понял, что он последний раз выключает свет и такая знакомая комната погружается во мрак. Он выключил, а потом включил свет и, скрестив ноги, сел на кровать, на нем была голубая рубашка, он сидел с голыми коленями и смотрел на стены. Он схватил свой дневник и написал: «Здесь последний стих» и описал в нем все, что видел: стул, сидя на котором он написал «Льва Настоящего» и «Посвящение тете Розе», американский, уже упакованный, рюкзак, прислоненный к стенке рядом с коробкой книг, на которой было написано «Европа». В банке из-под пива стояла роза, сигареты, пепельница и носовой платок лежали на кровати. На столе стоял блестящий коричневый чайник, а рядом – серебристая банка с сахаром, в которой когда-то был горох. Шторы, выстиранные впервые за шесть месяцев, колыхал ветерок с Сены, катившей свои воды всего лишь в пяти домах отсюда. На беленой стене висели портреты Теодора Рузвельта и Жана Жене и календарь, который привез Питер и на который Аллен не обращал никакого внимания. В шкафчике стояли оливковое масло, горчица, кастрюльки и специи, скопившиеся за год. Он глубоко прочувствовал этот печальный момент. Он выключил свет и подумал о Нью-Йорке, которого не видел 18 месяцев.

Когда на следующий день Билл и Грегори провожали Аллена на вокзал, откуда он должен был доехать до порта, Билл расплакался. Аллен тоже расплакался, он понимал, что, возможно, он никогда больше не будет так тесно общаться с двумя друзьями. Билл говорил, что собирается в Индию вместе с Жаком Стерном, и Аллен не знал, правильно ли он поступает, что уезжает и бросает его одного.

Сразу по приезде в Нью-Йорк Аллен сел на автобус до Патерсона и поехал к родителям, которых не видел больше года. По пути он нацарапал в дневнике: «Билл этажом ниже, Грегори – этажом выше. Увижу ли я когда-нибудь еще Билла? Аллен оставил его в слезах – потрясающая святость». Аллен вернулся в Нью-Йорк, когда интерес к «разбитому поколению» все еще был достаточно высок, и Марк Шлейфер взял у него интервью для «Виллидж Войс». Когда он спросил его, почему тот вернулся, Аллен ответил: «Чтобы спасти Америку. От чего, не знаю». Как обычно, он посвящал много времени, продвигая работы своих друзей, до сих пор остававшиеся неизвестными даже читателям Гринвич-Виллидж. «Восемь месяцев в Париже я жил с Берроузом и Грегори Корсо. Теперь стихи Грегори льются спокойно, они с Берроузом по-прежнему живут там, последний пишет великолепные поэмы. После “Бензина” Корсо как поэт развивается дальше. Я-то слишком литературен, а Корсо может писать об изъеденной молью шерсти и об атомных бомбах…» На той же странице – вырезка из City Lights, в которой говорится о том, что только что вышла «Бомба» Грегори в форме буклета.