Пирс Браун - Алое восстание

Боль, озноб, кровь и пот. Гори в аду, Кассий! Я был твоим другом. Да, убил твоего брата, но мне не дали выбора, а у тебя выбор был. Надменная мразь, ненавижу! Ты такой же, как Августус. Вижу, как вы вместе накидываете Эо петлю на шею, смотрите на меня, издеваетесь… Ненавижу Антонию, ненавижу Фичнера, Титуса… Ненавижу! Жар ненависти пышет из меня, брызгает струйками пота. Шакал… кураторы… ненавижу всех! И себя тоже – за все, что делал… для чего? Чтобы победить в игре, придуманной теми, кому на меня наплевать. Даже Эо никогда не придет посмотреть, что я сделал ради нее. Эо… она умерла.

Умерла.

Просыпаюсь. Боль никуда не ушла, так же режет ножом, но жара больше нет. Лежу у выхода из пещеры, рядом дотлевающий костер, возле него – спящая девушка, укутанная в меха. В дымном сумраке видно, как она дышит. Золотые волосы взлохмачены. Это не Эо. Мустанг. Виргиния.

К горлу подступают слезы. Я хочу к Эо, почему мне нельзя? Почему она не может ожить на самом деле? Верните Эо, зачем мне эта чужая девушка? Сердце давит и болит, это даже хуже, чем боль от раны. Она умерла, и ничего больше не исправить. Я ничего не могу. Даже в паршивой игре выиграть не смог. Не победил Кассия, что уж думать о Шакале. Когда-то я был лучшим проходчиком, а теперь никто. Мир слишком огромный и холодный, а я в нем – пылинка. Этот мир давно забыл об Эо, о ее жертве. Ничего больше не осталось. Ничего.

Снова проваливаюсь в сон.

Когда просыпаюсь, Мустанг уже сидит у огня. Знает, что я не сплю, но не мешает притворяться. Лежу с закрытыми глазами и слушаю, как она тихонько напевает себе под нос. Знакомая песня, та самая, что преследует меня в ночных видениях. Эхо моей погибшей любви, песня той, которую они зовут Персефоной, – моей Эо. Эхо ее мечты, звучащее в мире золотых…

Слезы снова душат меня. Боги дают жизнь после смерти, может, оно и в самом деле так. Моя жена умерла, но в этих печальных звуках осталась часть ее души.

Я заговариваю с Виргинией только на следующее утро:

– Откуда ты знаешь эту песню?

– Слышала по телику. Ее пела одна девочка, приятная мелодия, успокаивает.

– Она такая грустная.

– В жизни вообще мало веселья.

Оказывается, я провалялся без сознания почти месяц. Давно наступила зима. Кассий стал примасом, с Цереры сняли осаду, в лесу иногда появляются разведчики Юпитера, который воюет с Марсом здесь, на севере. Река замерзла, и теперь ничто не мешает им совершать набеги друг на друга. Стервятники покинули свои гнезда в ущельях, голодные волки воют по ночам, с юга летят тучи ворон. Больше Мустанг ничего не знает и в ответ на мои нетерпеливые вопросы лишь разводит руками:

– Я была слишком занята, не давая тебе умереть.

У меня в ногах лежит завернутый в одеяло штандарт Минервы. Виргиния – последняя из братства, кто остался на свободе, и меня она не стала делать рабом.

– Рабы быстро тупеют, а от тебя и так толку мало, – усмехается она.

Проходит несколько дней, прежде чем я вновь могу ходить. Ну и где же теперь эти замечательные роботы-санитары? Наверное, лечат тех, кто кураторам больше нравится. Остальным хрен с маслом, и Руки примаса им не видать, будь у них хоть сотня заветных баллов. Теперь понятно, что выиграет Шакал, уж слишком рьяно ему расчищают путь.

День за днем бродим по лесу, проваливаясь в глубокие сугробы. Тело слушается плохо, однако силы понемногу возвращаются. Помогло лекарство, которое моя спасительница нашла под кустом на видном месте. Кто-то из кураторов еще жалеет меня. Один раз замечаем оленя. Я хватаю лук, но никак не могу натянуть его, живот тут же взрывается болью. Пускаю стрелу наудачу, но ужинать в этот день приходится остатками вчерашнего кролика. Есть мне тоже пока трудно, желудок слишком слаб. Нет посуды, не в чем кипятить воду, хорошо хоть близко есть не промерзший еще до дна ручеек.

– Надо было сразу убить Кассия или отослать подальше, – говорит Виргиния.

– Я думал, ты благороднее, – хмыкаю я, сдирая шкуру с пойманного в силки кролика.

– Я люблю выигрывать, – усмехается она, – это наша семейная черта. Жульничать можно, и не нарушая правил. Например, тебе добавляют балл каждый раз, когда вернешь себе потерянный штандарт. Мне удалось подстроить пропажу несколько раз и стать примасом за неделю.

– Ловко… Я заметил, твои люди любят тебя.

– Меня все любят. А теперь ешь наконец этого несчастного кролика, а то сам тощий, как скелет.

Морозы все крепчают. Здесь, в дремучих чащобах далеко к северо-западу от моих прежних холмов, бойцы Марса ни разу не появлялись. Не знаю, что делал бы, встреть я кого-нибудь из них.

– Кроме тебя, никто не знает, где я, – криво усмехается Виргиния, – только поэтому еще и жива.

– И что собираешься делать?

– Оставаться в живых, – смеется она.

– Тебе это лучше удается, чем мне.

– В смысле?

– Никто из твоих тебя не предал бы.

– Потому что я правила по-другому. Людям не нравится, когда им приказывают, об этом нельзя забывать. Можно обращаться со своими друзьями как со слугами, и они все равно будут тебя любить, но стоит их так назвать – и держи ухо востро. Ты слишком полагался на дисциплину и страх.

– С чего ты решила?

– Это было видно за километр, написано на лице. Все твои мысли занимала одна только твоя миссия, в чем бы она ни состояла. Ты летел к цели напрямую, как пущенная стрела. Когда еще только встретились, я сразу подумала, что ты готов кому угодно горло перерезать, только бы добиться своего. – Она задумчиво смотрит на меня. – А что тебе надо, кстати?

Я пожимаю плечами:

– Выиграть.

– Да ну, брось. Ты не настолько прост.

– А ты так хорошо меня знаешь? – хмыкаю я, поворачивая шипящую над огнем кроличью тушку.

– Я знаю, что ты кричишь во сне и зовешь какую-то Эо. Кто это, сестра? Любимая девушка? Имя какое-то не наше, да и у тебя тоже.

– Я с дальнего астероидного пояса, человек из глубинки. Разве тебе не говорили?

– Да кто скажет, я мало с кем общалась. – Она машет рукой. – Ладно, ерунда. Главное – другое: люди тебе не доверяют, потому что тебе важнее твоя цель, чем они, и это очень заметно.

– А тебе, значит, доверяют?

– Еще как доверяют, Жнец. Я просто больше, чем ты, люблю людей, а они все замечают. Ты как волк, только воешь и скалишь пасть, а я мудрая советчица, которая всегда выслушает. Они знают, что со мной всегда можно договориться. С волком нельзя, тут либо ты его порвешь, либо он тебя.

Она права.

Пока мы жили не в замке, отдельной компанией, так было и у нас. Вместе добывали дичь, я учил каждого ее разделывать, хотя и сам толком не умел. Разводил для них огонь, и это был наш общий секрет, о котором не знала банда Титуса. Меня любили, относились почти как к родному отцу, это было видно по их глазам. Пока Титус был жив, я воплощал в себе надежду на лучшее, а потом… потом сам стал Титусом.