Майкл Гаррисон - Нова Свинг

– Эмиль?

Он улыбнулся.

– Пока тебя не было, – прошелестел он, – все мои видения вернулись.

Эдит крепко стиснула его руку.

– Они бы тебе понравились.

– Эмиль, ты сильно вспотел, тебя немного стошнило, но в остальном не о чем беспокоиться.

Он открыл глаза. Радужки были идеально чистые, синие, она их такими не помнила с той поры, как Эмиль разменял пятый десяток. Взгляд отца оставался неподвижен, сосредоточен на чем-то недоступном остальным. Умные татуировки какое-то время медленно ползали по островку седых волос на его груди, затем замерли. Она наклонилась разглядеть одну, пока та не поблекла, но это была не карта, а строка – наверное, из стихотворения, – выписанная простыми красными буквами: Ниспошли мне сердце неоновое .

– Эмиль?

Она села на постель и держала его за руку около часа, а может, и дольше, ожидая, что он проснется и заметит ее, ожидая хоть чего-нибудь. Ничего не случилось. Она разогрелась после ванны, но потом ее пробил мороз. В комнату вползало уличное сияние.

– Эмиль, это жестоко, – сказала Эдит.

«Он был моим отцом, – наконец позволила она себе подумать. – Он был моим любимым отцом, и я по нему скучаю». Спустя какое-то время она спустилась по лестнице вниз и стала одеваться. Вытащила деньги, полученные за голову Вика Серотонина, и пересчитала их. Она сняла с крючка новое пальто и стала его разглядывать. «В детстве, – подумалось ей, – мне ничего так не хотелось, как положить конец странствиям. Я хотела, чтобы для всего нашлось свое время, для каждой вещи и каждого чувства, чтобы они задержались со мной на должный срок, прежде чем смениться новыми. Если повезет, думала я, мне даже удастся всю эту красоту сложить воедино. Я стану коробочкой, где они пребудут новыми вовеки. А вместо этого, все вокруг старилось и менялось. И люди тоже. Я хотела, чтоб он был мой, я хотела, чтоб он принадлежал мне». Эдит еще не привыкла находиться в одиночестве, поэтому поднялась обратно, взяла отца за руку и просидела так до утра.

Когда черные и белые коты стали протискиваться в комнату через приоткрытую дверь, она поняла, что уже рассвело. «Ох уж эти коты! – подумала она. – Куда угодно пролезут, если дверь на улицу не запереть». Они прибывали в молчании, следя за ней неподвижными бесстрастными глазами, источая странный, суховато-пряный запах; они запрудили комнату до самой кровати Эмиля и стали бездумно тереться о любую часть его тела, до которой могли дотянуться в тесноте.

Он был моим отцом, и я любила, я любила его .

На Карвер-Филд даже самые приземистые из выставленных на продажу кораблей возвышались на сотню футов. Они стояли тут рядами и шеренгами. Старые. Попользованные. С протечками. Тронутые едва заметной патиной от слишком долгого пребывания на поверхности. Они звались «Радио Мэри», «Программная ошибка» или как-нибудь в этом роде. Потроха всегда напоказ. Их основательно заездили в контрабанде, наркотрафике и прочих бурных делишках. Они составляли становой хребет межзвездной коммерции и служили излюбленной добычей отщепенцам. Днем они излучали радиацию. По ночам дешевый навигационный K-од истекал через дырявые файерволы, напоминая продукт скрещивания марбургской лихорадки и фейерверка. Свою карьеру эти суда начинали в пяти сотнях световых отсюда вдоль обода гало, и тогда кто-то мог о них только мечтать; спустя пятьдесят лет они оказывались здесь, неизбежно становясь мечтой кого-то другого, ибо даже у таких вот потрепанных жизнью тупоносых суденышек неизбежно находились поклонники, восклицавшие:

– Вот это красота-а!

Пять тридцать утра, спустя два-три дня после визита Антуана Месснера к Лив Хюле в бар. Ворота посадочного поля уже были распахнуты. Покупатели уже клубились здесь, вытягивая шеи и тыча пальцами вверх, и с некоторого расстояния их легко было перепутать с аккуратными фигурками – персонажами какой-нибудь архитектурной модели, расставленными тут для масштаба. Бледный, но интенсивный свет выхватывал из сумрака корпуса кораблей и более современные административные постройки. Весь месяц на Карвер-Филд пытались проникнуть инопланетные сорняки – на вид как медноцветный мак, шелковистые на ощупь, они просовывали цветки через ограду, тянулись все выше к свету далекого, по их меркам, солнца.

Ирэн-Мона, в новом прикиде – льняном болеро цвета металлик, шортиках того же оттенка и прозрачных полиуретановых сапогах с пуговицами вдоль щиколотки, искоса поглядывала на спутника. Ротик ее искривила гримаска нетерпения.

– Разве не красота, Антуан? – спросила Ирэн.

Корабль мало чем отличался от сотен прочих. Корпус – простой как стенка. Хвостовая секция вздыблена тремя стабилизаторами, похожими на дельфиньи плавники; как и выносные реакторные оголовки, были они все в птичьем помете да маслянистых потеках. Антуан с Ирэн, однако, узнали из каталога, что судно много лет верой и правдой служило знаменитому цирку инопланетных диковин под названием «Обсерватория и фабрика естественной кармы Сандры Шэн»; это их впечатлило. К сожалению, о мадам Шэн уже давно не было никаких вестей. Человек по имени Реноко заведовал ее цирком и понемногу распродавал активы, действуя из офиса на какой-то далекой планете Пляжа. И вот он, корабль мадам Шэн, самый обычный грузовоз, переименованный и перелицованный дюжину раз, уже разогревается для старта перед мысленным оком Антуана Месснера. Он чуял, как возбужденно подрагивают стабилизаторы. Он ощущал источаемую кораблем тайну. Маслянистый предстартовый раскат динаточных драйверов прокатился где-то под палубой, в миллионный раз вздыбив волоски на шее толстяка.

Красота ли? Антуан не брался судить. Он сам говорил, что не разбирается в красоте.

– Как по мне, надежная рабочая лошадка, – ответил он Ирэн, – хотя цену они, конечно, малость задрали.

Ирэн посмотрела сквозь него и отвела глаза.

Антуан часто рассказывал ей, что, если разбираешься в таких кораблях, твоя биография обычно выглядит следующим образом.

В тринадцать лет ты на орбитальной космофабрике. Или на сельскохозяйственной планете, где горизонты бесконечны, а места тебе не найти. Или в портовом городке, который полнится неописуемо странными ароматами; все детство проводишь в… предвкушении. Ожидании. Желании сбежать. Жажде познания. Тебе тринадцать, но ты выглядишь старше своих лет. Ты девочка, ты мальчик, ты невесть какого пола. Тебя вербуют в ЗВК. Ты встречаешь опытную искательницу погибших кораблей с Нуэва Кардосо. Ты сей же миг влюбляешься в нее за широту кругозора; а еще – за непристойные умные татухи и аккуратную руку-протез. Она делает тебе предложение, и так ты попадаешь на ракету. Ты летаешь с Феди фон Гэнгом, ты летаешь с Эдом Читайцем. Ты пять лет торчишь в консервной банке исследовательской лаборатории у радиоисточника RX-1, а Тракт Кефаучи нависает над твоим плечом, как исполинский кипящий котел, с которого ободрана краска, пылает и бурлит эмоциями, которых ты не в состоянии постичь. Прикольно. У тебя все время екает сердечко. Каждое путешествие что надо.