Элизабет Эймс - Манифест свободы. Почему свободные рынки – нравственны, а Большое Правительство – нет

В СМИ, университетах, кинофильмах, телешоу и литературе корпорации и их руководителей издавна изображали жадными эксплуататорами. Свободные рынки характеризуют как всеобщую борьбу за выживание в духе Дарвина, и в этой борьбе выживают самые сильные, тогда как все остальные несут убытки. Даже люди, которые высоко ценят способность коммерции обеспечивать материальное процветание, утверждают, что Большое Правительство насущно необходимо для предупреждения внутренне присущей рынкам холодности и безжалостности, способствующих разрушению гражданского общества.

Эта вера в нравственное превосходство государства остается глубоко встроенной в ДНК американцев. Риторика стейтизма – или, как сказали бы некоторые, путь вины , – отлично принуждает людей к обороне. Тех же, кто выступает в защиту свободных рынков и решений, помогающих свободному предпринимательству, называют бессердечными и безразличными к судьбам других. Защитники Большого Правительства обычно изображают решение о поддержке или противодействии Большому Правительству как выбор между эгоизмом и милосердием. Вы хотите сказать, что возражаете против того, чтобы люди могли получать услуги здравоохранения?

Если людей, публично выступающих в защиту рыночных мер в СМИ, часто превращают в демонов – трудно отстаивать благоприятствующие рынку меры. Как язвительно заметил ведущий постоянной колонки в газете Wall Street Journal Уильям Макгарн, люди, верующие в Большое Правительство, могут делать вид, будто «на практике не видят никакой разницы между теми, кто выступает против повышения налогов, и теми, кто готов отрубать кончики пальцев женщинам, которые ходят с полированными ногтями» [15] William McGurn, «Bill Maher’s „Fatwa“», Wall Street Journal , March 13, 2012, http://online.wsj.com/article/SB10001424052702304537904577277703463103794.html?mod=WSJ_Opinion_LEADTop. .

Сторонники свободного предпринимательства обычно слышат примерно такие вопросы: «Может ли быть моральной потеря людьми их пенсионных денег при обрушении финансовых рынков? А что вы скажете по поводу алчности Уолл-стрит и сверхвысоких вознаграждений руководителей корпораций? А почему усиливается неравенство доходов?» Подобные вопросы обычно спровоцированы ослаблением корпораций, удручающими данными о состоянии рынка труда, скандалами или кризисами вроде тех, что разыгрались в здравоохранении. Такие события обычно освещают СМИ, враждебные рынкам.

В СМИ был настоящий праздник, когда инвестиционный банкир Грег Смит опубликовал в газете New York Times очерк «Почему я покидаю Goldman Sachs». Смит обвинил своего бывшего работодателя в ненасытном стремлении к прибыли и навязывании клиентам инвестиционных продуктов, которые не соответствовали их потребностям [16] Greg Smith, «Why I Am Leaving Goldman Sachs», New York Times , March 14, 2012, http://www.nytimes.com/2012/03/14/opinion/why-i-am-leaving-goldman-sachs.html?pagewanted=all. .

В последовавшем за этим потоке публикаций никто не задавался вопросом, что же все-таки заставило Смита внезапно уйти из Goldman Sachs после 12 лет работы в этой компании и согласны ли клиенты Goldman Sachs с оценкой Смита. В конце концов если дела обстояли так скверно, как утверждал Смит, то почему не было массового исхода клиентов из этой компании, а ведь ими являются ряд крупнейших в мире корпораций и институциональных инвесторов?

Питер Коэн заметил на сайте Forbes.com: «Вопрос в том, почему у Goldman Sachs вообще есть клиенты?» И предположил, что одной из возможных причин является то, что «выгоды сотрудничества с этой компанией превосходят расходы, сопряженные с таким сотрудничеством» [17] Peter Cohan, «Greg Smith Quits, Should Clients Fire Goldman Sachs?» Forbes , March 14, 2012, http://www.forbes.com/sites/petercohan/2012/03/14/greg-smith-quits-should-clients-fire-goldman-sachs/2/. .

К сожалению, внимание сосредоточивают преимущественно на алчности, что характеризует современное состояние СМИ, которые набрасываются на горячие темы, если происшествие или статистические данные текущего момента, предположительно иллюстрирующие тезис об алчности, привлекают внимание большинства людей. Неудобные детали, вроде реальной ситуации, всегда дают мелким шрифтом. Возложение ответственности за отчуждение заложенной недвижимости, выплата задолженности за которую вызывала более чем обоснованные сомнения (или за высокую стоимость медицинского страхования или бензина и т. д.), на хищные компании намного более понятно, чем объяснение, что же на самом деле происходит, когда неудачные или неверные правительственные решения искажают функционирование рынка.

Наконец, людям по природе свойственно искать виноватых в случаях, когда что-то идет неладно. Брайан Каплан, профессор экономики из университета Джорджа Мейсона, обнаружил, что люди часто более склонны к пессимизму, когда речь идет об оценке состояния экономики, и к оценке проблем с панических позиций, чем это оправдано реальным положением дел [18] Bryan Caplan, «Myth of the Rational Voter», Cato Unbound , Cato Institute, November 6, 2006, http://www.cato-unbound.org/2006/11/06/bryan-caplan/the-myth-of-the-rational-voter/. .

Таким образом, об успехах свободных рынков в повышении уровня жизни обычно не сообщают. В заголовки попадают новости о повышении стоимости авиабилетов, тогда как сведения о снижении билетной стоимости в заголовки не попадают. Акцент на негативные новости настолько силен, что оценить общую положительную и более широкую картину трудно, несмотря на упоминания о неких позитивных сдвигах.

Репортерам, даже тем из них, кто хорошо относится к свободным рынкам, свойственно при обсуждении законодательства использовать слово реформа и его производные. Но многие законы Большого Правительства, называемые реформами, являются чем угодно, только не реформами. Люди стали бы иначе оценивать моральность проведенного Большим Правительством реформаторства, если бы в таком обозначении было больше истины. Например, что было бы, если бы закон об «Обамаохранении» назвали, скажем, Законом о государственном контроле над здравоохранением? Вспомните: многие из самых горячих сторонников этого закона, в том числе Нэнси Пелоси, в то время бывшая спикером палаты представителей конгресса США, никогда не читали законопроект. Что бы они подумали о законопроекте, если бы знали, что он, как мы начинаем понимать сейчас, предусматривает создание 159 новых бюрократических ведомств, введение бесчисленных регулирующих правил, многих новых налогов и появление более чем 16 тысяч агентов Налоговой службы, которые будут навязывать людям приобретение обязательного медицинского страхования? Или если бы они знали о том, что некоторые положения закона просто потрошат частных страховщиков? Сомнительно, что, будь сторонники «реформы» более информированными, они отстаивали бы «нравственность» принимаемого закона с той же страстью.

В каждой главе этой книги добродетельность свободных рынков противопоставлена моральным несовершенствам гипертрофированного государства. Например, когда речь идет о здравоохранении (или любом рынке), надо задать настоящие, касающиеся сути вопросы: «Хотите ли вы появления инновационного свободного рынка, сосредоточенного на удовлетворении потребностей конкретных потребителей медицинских услуг? Или желаете получить неуклюжую, жесткую бюрократическую систему, которая прежде всего и главным образом служит своим собственным политическим потребностям, а именно политическим интересам политиков и профсоюзов государственных служащих?»