Юрий Винничук - Кнайпы Львова

Касино «Круг художественно-литературный» в 80-х находился на пл. Марийской, 9. Здесь можно было угоститься кофе с пирожными, но это заведение не пользовалось симпатией тех журналистов, которые любили хорошо выпить. С началом Первой мировой войны, когда немало ресторанов и касино пришло в упадок, благодаря дамам из благотворительного общества появилась в Круге чайная, которая быстро завоевала симпатии львовян.

Ежедневно пополудни локаль наполнялся посетителями, а в праздничные дни роилось здесь так, что шум стоял, как на ярмарке.

Конечно, чай был определением условным, здесь можно было выпить и кофе с пирожными и пампушками.

Просторная зала с полукругами балконов сохранила еще остатки сцены с декорациями последнего предвоенного бала в виде беседки, увитой красочными фестонами зелья и цветов. В 6 час. посетителей ждал вкусный и недорогой ужин.

Члены касино сходились в читальне, и называлось это «проходом на газеты» и для многих считалось ежедневным ритуалом. Но приходили также любители игры в карты. В читальню и в кабинет игры женщины не имели доступа, но на балах и художественных вечерах присутствие женщин было значительным. Брали они участие также в любительских спектаклях и исторических сценках к конкретным датам.

На литературные вечера приглашали афиши, помещенные по обеим сторонам ворот касино.

После Первой войны Круг переселился на второй этаж пассажа Миколяша, но впоследствии перебазировался на ул. Академическую, 13.

Когда в 1893 г. тайные организации призвали новый 1893 г. объявить годом траура в память сотой годовщины второго раздела Польши, то большинство львовян не восприняли призыва серьезно, и первого января поход разозленной молодежи двинулся через Рынок на улицу Францисканскую к дому «Звезды», где проходил бал, и сорвал забаву, а затем дальше на ул. Академическую под Городское касино, где выбиты были в партере и на первом этаже стекла в знак протеста против новогодних гуляний.

Чтобы сорвать другие частные забавы, применяли самые разнообразные средства. Случалось, посреди разгара бала в зале появлялась похоронная процессия с гробом и пением траурного марша. В другом случае разбросали в зале стеклянные пробирки, специально привезенные из Вены. Когда эти пробирки разбивались, из них вырывался противный запах, вызывавший рвоту.

«После скоропуста, во время мясоеда устраивали по субботам вечера, карнавальные вечерницы — танцы, — вспоминал Скоцень. — Они продолжались всю ночь, до белого утра под звуки оркестра, дирижером которого был отец нашего пластуна М. Малюха. Неслись мелодичные, волшебные песни, танго, фокстроты, слов-фоксы, вальсы. Не один парень отдал там сердце своей красивой избранной балерине.

«Прогуляємо ніч до ранку, а на білому світанку

Скажу словечко тобі, що довіку ти моя!» — звучало пение одного из музыкантов. То опять, на смену, при участии присутствующих в зале неслись звуки танго: «Несется танго мечтательный чар, вливает в душу любви жар», — и так до часов 11.30 вечера. Когда часы показывали без пятнадцати минут двенадцать, внезапно раздавался голос аранжера Михаила Пасеки: «Прошу панов выбрать себе кралю и подготовить дам к кадрили!»

В двенадцать часов ночи все гости традиционно танцевали французский танец «кадриль», который в тогдашние времена завоевал себе на украинских галицких ночных вечеринках право горожанства. Кадриль начинали все пары маршем и продолжали танцы фигурами под умелым ведением аранжера. Все его приказы-команды, выражения и обороты были на французском языке, точнее сказать, это были украинизированные французские выражения: «Адроа! Соль-балансе! Анавал! Турдиме! — Паны кланяются, пани уклоняются». При этом паны делали глубокие реверансы, а пани низко, с большим уважением склоняли свои головы. «Шенжете! — звучало непрестанно — Ансамбле! Шассе! Анаер! Глиссад!» — паны делают мостик, пани проходят под ним.

И пары проходили, танцевали, развлекались долго… И, наконец, последний приказ:

— В финале паны целуют руки своих красавиц, благодарят ласково дам за участие и приглашают их в буфет.

После кадрили музыка имела одночасовой перерыв, а после отдыха начинались народные танцы, которые продолжались до утра: арканы, коломыйки, гопаки и тому подобное. Кульминационной точкой были танцы «вприсядку» — гопак. Здесь соревновались все парни на выносливость, упорство, красоту и исполнения танца. Коллегия судей присуждала награду за первое и второе место. Тот, кто получил первую награду, становился «героем танцевального вечера» и в течение недели ходил, как павлин».

Добавлю здесь, что мастером гопака был мой папа, и даже в преклонном возрасте не отказывал себе в удовольствии на забавах пойти вприсядку. И меня с детства научил, и я даже победил на каком-то детском конкурсе. Но передадим дальше слово Скоценю:

«В зимнее время украинский Львов жил своей настроенчески-веселой праздничной жизнью. В настоящее время приезжали во Львов театральные ансамбли Карабиневича, Когутяка, Стадника, театры Тобилевича, «Заграва». Украинский Львов в то время уже не мог жаловаться на недостаток всяких представлений. Особо проводили громкие балы, Маланкины вечера, встречи Нового года. Карнавал стягивал во Львов из провинциальных городов и окрестностей украинскую молодежь и старшее общество. Была возможность повеселиться, а то и жениться.

Под звуки капели незабываемого «Ябця» — Яблонского кружили грациозные элегантные пары в вихрях вальса и настроенческих танго до самого белого утра. Объединялись молодые сердца, звучало пение «старой войны» — «Ой, там в Ольховке, там девушка была», то снова на перемену — «А там у Львові музики грають, танець жваво йде, дівочі очі як зорі сяють, любка всім перед веде»… Львов оживал, Львов забавлялся. Карнавальные вечеринки во Львове имели свою известность и состаявшуюся традицию. Особенно отличались балы «Красной Калины», которые из года в год проходили в просторном зале Украинского Народного дома на улице Рутовского (там, где и находился филиал Академической гимназии), или в прекрасных помещениях на ул. Японской».

Иногда таким балам не хватало культуры, и об этом написала Мелания Нижанкивская в фельетоне «Ах, эти бальные воспоминания» («Навстречу», 1935 г., № 5)

«Удивили меня, попросту поразили богатство и требовательность женских бальных нарядов. Тогда я верила, что каждая из дам может себе действительно заказать такое замечательное платье. Но впоследствии узнала, как это делается. Всякие ежедневные счета попросту не платятся, это все идет на бальное платье, и то на первоклассное.

Действительно ли только поверхностный вид одежды удовлетворяет — начала я сомневаться. Не должны ли мы этот наряд составлять своим лицом, походкой, тем всем, что называем прелестью женщины? Не является ли само собой разумеющимся долгом каждого культурного человека показать себя в приличной, даже в очень элегантной одежде, но быть хорошо одетой — значит ли в то же время дорого одетой?!