Юрий Винничук - Кнайпы Львова

Дальше… дальше помню только то, как оказался под стеной с графином в руке. Женские крики, визг, на отдельных лицах кровь. Над моей головой пролетает ножка от стола, летят столешницы столов, бутылки под ногами, звон стекла. Сплошная суета… передвигаюсь к следующей зале. Вижу, сидит Ват с платком у губ, а под стеной вяжут того пьяного здоровяка, он тяжело дышит, в уголках губ пена. Не защищается. В шкафу, стоявшим за баром, разбиты стекла, полно разбитой посуды, запах разлитого алкоголя. Владелица в отчаянии вызывает по телефону милицию. Я подаю Вату воду, руки у него дрожат, и слезы в глазах. Показывает мне свои передние зубы — шатаются в деснах… Оглядываюсь. Из наших никого нет. А самое главное, нет нигде Влодка. В прихожей, которая находится на противоположной стороне зала, куча людей жмется к выходу. Какой-то игомость (священник) шумит, дергает ручку на лестничную клетку. Через минуту дверь открывает солдат с голубым околышем на фуражке, смотрит, но не выпускает никого. При этом я замечаю, что там уже есть немало солдат».

Леону вместе с женой удается выбраться из мышеловки и, притаившись у ворот напротив, они наблюдают, как выводят арестованных писателей, в том числе и Броневского.

Еще той же ночью арестован был ряд писателей, которых на вечеринке не было, — Леопольд Левин, Теодор Парницкий, Анатоль Стерн — всего около пятнадцати. Но арестовала их уже не милиция, а чекисты. Среди них и Неглерову, жену шефа жандармов Варшавы.

Задержанных держали в тюрьме на Замарстынове. Некоторые, как например Войцех Скуза, так и погибли в лагерях. А еще через несколько дней начались аресты среди польских и украинских социалистов и коммунистов.

Газета «Червоны Штандар» об этом инциденте писала: «В ресторане, называемом Очаг Интеллигенции, группа проправых типов устроила пьянку и пьяную драку… Среди задержанных милицией оказались Скуза, Броневский, Стерн, Ват, Пейпер, Балицкий и другие». Каждый из них характеризовался очень едко. Скуза — «кулацкий писатель, сотрудник хулиганского журнала «Прямо с моста», откровенный шовинист», Броневский — «горький пьяница, автор националистических стихотворений» и т. д.

В записках Петра Панча тоже есть об этом происшествии: «Броневского, Вата, Скуза, Пайпера и Штерна милиция арестовала «за хулиганство». Ведется следствие. Сегодня (25.1.1940 г.) было у меня шесть женщин, и все просили за своих мужей.

— Они были совсем трезвые. Нам не то что было весело, а даже скучно».

Располагался во дворце Бельского на ул. Коперника, 42, где сейчас Дом учителя. Здесь проходили не только собрания Союза писателей, но и балы и банкеты.

Новый 1940 год отмечали в достаточно драматической ситуации. Граф Бельский продолжал жить над клубом, пока его не вывезли в апреле 1940 г., и лично приветствовал гостей и содействовал забаве. Даже радовался, что у него поселились писатели: «ведь говорили, что когда придут большевики, то поставят у меня лошадей во дворце». «Это была особая ночь, — вспоминал писатель Генрик Фоглер. — На первый взгляд, все имело традиционный порядок и ритуал, но на самом деле было чем-то неимоверным. Каждое движение и жест, казалось, имели символическое значение. В нескольких просторных залах установлены поперек и накрест длинные деревянные столы… Буфет был щедро заполнен. Вокруг танцевала густая толпа, среди известных создателей сновало немало неопределенных типов…»

«Клуб имел просторную столовую, — вспоминал Михаил Бажанский. — Это очень скромно можно назвать — столовая. Это была кузница мыслей творческих умов. Именно за кофе или за тарелкой чего-нибудь теплого вели беседы. Плыли воспоминания, разливалось пение. Вы могли увидеть отца прелата Куницкого, Станислава Людкевича, Ивана Багряного, Тодося Осьмачку, Василия Софронова-Левицкого, Николая Шлемкевича… Вы видели, как два приятеля — Остап Тарнавский и Богдан Нижанкивский — строили свои литературные терема, как Шерех с Людмилой Коваленко обсуждали все драмы, как толпились, чтобы подступить к столу, за которым Аркадий Любченко рассказывал что-то интересное…» А Станислав Людкевич «вытаскивал из своего плаща всякие корешки, спрятанные, как клад, еще перед войной, и готовил себе бульон или винегрет».

При немцах Литературно-Художественный клуб сначала помещался на ул. Академической, где был и при Польше, но через несколько дней его заняли немцы, и он переместился на Пидвалля, 3. В ноябре 1941 г. переместился в бывший Масонский клуб на ул. 29 июня (при Польше — ул. Третьего Мая), 8, и был здесь до июля 1944 г.

«Понятное дело, самым популярным местом встреч писателей был клубный ресторан с флигелями, — вспоминал Остап Тарнавский. — В столовую можно было войти отдельным входом, не входя в главное помещение клуба. Сюда заходил каждый — то во время полдника, или на ужин. Клуб получал специальний надел пищи, поэтому была возможность для всей художественной братии хоть раз в день неплохо поесть. Приходили сюда, разумеется, все те наши коллеги, которым удалось перейти во Львов из Украины. В клубе постоянно было людно и шумно. Директором харчевни был актер Василий Сердюк, который считался также работником театра, кухню вела его жена Л. Сердюкова, которая выступала в театре. Официантками были члены какого-то из союзов, среди них — Слава Ласовская. Плата за полдники или ужины были невысокими. Так клубная харчевня стала также и местом встреч художественного мира и пользовалась большой популярностью. В клуб заходили иногда и представители полиции (контролировавшие всю жизнь в стране), особенно шеф СД во Львове д-р Вальтер Шенк, который имел самый высокий ранг подполковника, или капитаны Кольф или Кнорр. Шенк был коллегой с университетских времен Ростислава Ендика (писатель, автор книги о Гитлере. — Ю. В.), который перед войной изучал антропологию в Берлине».

3 января 1917 г. Несмотря на военное лихолетье, на Сильвестра в касино и Круге литературно-художественном была пышная забава. Полная зала и прилегающие салоны. Пение, балет, чтение. Забава продолжалась до 3 утра. Оркестр играл вальсы. В конце — лотерея, в которой разыгрывались предметы искусства, а также ветчины и колбасы.

3 января 1917 г. Спокойный Львов. Ночь на Сильвестра выпала на редкость спокойная. В предвоенные времена это была очень горячая пора для полиции, так как била рекорд по количеству скандальных трафунков, нарушений порядка и недоразумений. Зато в этом году было спокойно. Полицейские протоколы зафиксировали лишь 4 случая. Львова просто не узнать.

Январь 1917 г. Отказ от карнавализации. На последнем заседании «Объединения женских христианских обществ», представляющего 50 женских обществ Львова и провинции, принято предложение отменить традиционные карнавалы и балы зимнего сезона: «Когда в прошлом году кобиты (женщины) Кракова с болью и горечью призвали отказаться от традиционных зимних забав, Львов воспринял это с удивлением. Но теперь понимаем, что недопустимо играть во время войны, среди могил и руин».