Юрий Винничук - Кнайпы Львова

Особенно бурные забавы проходили под Новый год, или, как тогда говорили, на Сильвестра, и на так называемые «Останки», во время которых в полночь вешали сельдь, означавшую начало Великого поста.

На карнавалах касино удостаивало наград за лучший наряд. В течение двух лет награждался самый толстый человек во Львове, доктор Линк. Ходил он всегда с моноклем, в один год переоделся Нероном, а в другой Урксом, героем романа Сенкевича «Камо грядеши».

Президент Круга литературно-художественного, а затем вице-президент города Тадеуш Рутовский в карнавале 1885 г. организовал бал Сенкевича, посвященный трилогии, которая в ту пору стала бестселлером. Эта идея очень понравилась патриотически настроенной аристократии, патроном этого бала выбрали Альфредову. Организовывал Рутовский также другие костюмированные балы, например «коломыйскую ярмарку».

Во дворце Владимира Дидушицкого на Курковой балы происходили ежегодно, а среди них и костюмированные. Однажды две большие группы энтузиастов разыграли две свадьбы — краковскую и гуцульскую. Это были настоящие театрализованные представления, в которых участвовали абсолютно все присутствующие. В то время как краковская отмечалась большой шумностью, гуцульская поразила всех своим высоким стилем и серьезностью.

По древнему обычаю до прихода советов провозглашались все танцы в карнете (нечто вроде музыкального меню), каждый такой небольшой карнетик был рисован от руки и перевязан шелковым шнурочком с бомбончиком, а на шнурке висел маленький карандашик. В эти дамские карнеты кавалеры вписывались на тот или иной танец, и каждая панна имела расписанным весь вечер. Но товарищеские перемены быстро отвергли и карнеты, и резервирование партнерши на танец.

Балы начинались полонезом, первые пары которого формировались из лиц, определенных патронами бала. Потом шли вальсы, после которых наступала очередь новых танго, фокстротов, английских вальсов и чарльстонов. В первые годы после Первой мировой войны наряды были довольно скромными, блюда в буфете не отличались изысканностью, но забава зато была исполнена юмора. Однако нашлись и противники даже таких скромных балов. 19 января 1921 г. «Gazeta Lvovska» поместила обращение Объединения христианских женских обществ в Львове «Против насилия»:

«Краткий прошлогодний карнавал преподнес охоту танцевальную. Хватало ее нам всегда, а ныне, как реакция военной скорби, выступает она с удвоенной силой. Бороться с этим — дело бесполезное. Но от скромной, дешевой, домашней или даже товарищеской забавы до роскошных приемов и балов — шаг слишком большой и действительно неуважительный. Перед этим шагом мы хотели предостеречь общественность. Потому что не годится шумно развлекаться, когда еще столько траура вокруг границы. Государственность еще не завоевана, враг один и второй только и ждут момента, валюта досадно низкая, интеллигенция и свободные профессии в крайней нужде, голод скалит зубы. Каждый грош, потраченный легкомысленно на богатые костюмы, на шикарные блюда, на роскошь, — гвоздь в гроб, в который враги силятся снова вложить наш едва воскресший край. Помним же о том всегда — пусть молодежь забавляется, однако в домашних стенах, пусть мамы и отцы носят более скромные туалеты, простота, скромность, чистота, мысль ясная и высшая, чем мимолетное неистовство — это наш лозунг на ближайшие дни и вечера».

Но ничто не могло остановить желание львовян устроить себе веселую забаву. И хотя в начале 20-х годов еще достаточно популярными были фигурные танцы, вроде кадрили, или котильона, или лансьера, медленно начали уже появляться на паркете фокстрот, танго, английский вальс, тустеп. Фокстрот имел тогда целых шесть фигур, и, чтобы не сбиться, кавалер шептал партнерше номер той фигуры, которую собирался выполнить. Исключительную точность в воспроизведении фигур фокстрота проявляли известные профессора математики Гуго Стейнгауз и Евстахий Жилинский. После фокстрота появилась ява, которую танцевали с руками, поднятыми вверх, и чарльстон. Под конец 30-х стал модным в Польше порывистый и фиглярный английский танец — ламбет валк. Танцевали его сначала в кофейнях, на дансингах, но очень быстро внедрили и на паркет касино.

Надо сказать, что появление каждого нового танца вызывало немедленную реакцию морализаторов. И если в 20-х они нападали за безнравственность танго, за сто лет до того их раздражал вальс. Речь шла, прежде всего, о том, что танцевальная пара держала друг друга в объятиях, чего не было в других старосветских танцах салонных — кадрили, лансиере или гавоте. Отдельные святоши даже пустили слух, будто танго зародилось в публичных домах Буэнос-Айреса. Между тем танго в том виде, в котором оно пришло в Польшу, было таким усложненным, фигурным и сложным, что безнравственность могла просматриваться разве что с точки зрения зрителя, а не исполнителя.

Танго во Львове появилось сначала на сценах театров и кабаре, а уже оттуда сошло на пол кофеен и гостиниц. В то же время владельцы локалей решили, что поскольку в зале есть место для танца, то нет причины ограничивать игру оркестра вечером или ночью. Таким образом, вошли в моду так называемые «five o’clock tea», которые на самом деле начинались в четыре.

Посредине бала аранжер объявлял мазурку. Правду говоря, не много человек, кроме офицеров 14-го полка уланов Язловецких умело ее правильно исполнить. От аранжера зависело управление парами, чтобы исправить недостатки в хороводе, который извивался ужом через все залы, и в фигурах, которые быстро менялись.

Огненную мазурку танцевали дважды в течение вечера. Тот, второй танец назывался «белой мазуркой» и завершал под утро забаву. Однако хорошим тоном считалось оставить бал еще задолго до его окончания. Особенно это касалось панночек на выданье, которых забирали с собой родители.

После первой мазурки наступал длительный перерыв, проходящий в шумных буфетах, после чего шла забава до самого утра уже с современными танцами.

К аттракции каждой забавы принадлежал выбор королевы бала, то есть особы, которая танцевала лучше всех, но победу определял не столько сам танец, сколько наряд и ненавязчивая агитация, не говоря уже о престиже мужа.

В определенный момент возникла традиция, когда аранжер командовал «Ронде!», и образовывалось нескольких танцевальных кругов, а дамам вручались небольшие букетики. Выполняли такую задачу младшие офицеры. Но прежде чем это должно было произойти, в зал заводили двух породистых жеребцов, навьюченных корзинами цветов. Дамы в благодарность должны были подойти к жеребцам и погладить их. А на выходе жеребцы получали кусочки сахара.

Композитор Ян Эрнст вспоминал один из таких балов, который, собственно, начинался с дарения цветов: «Пунктуально в десять часов вечера командир XIV полка Уланов Язловецких полковник Кунахович появился в бальном зале, а за ним ввели красивого серого коня. По обе стороны жеребца висели корзины с букетами роз. Полковник, обходя всю залу, вручал женщинам пучки, которые добавляли еще большей прелести их замечательным туалетам… Однако конец забавы оказался для меня достаточно печальным. В шесть утра, когда зал уже опустел, полковник вместе с группой высших офицеров пожелал расслабиться и отдохнуть после организационных усилий, так как уже устал столько часов «держать фасон», и пригласил нас на завтрак. Меню было довольно специфичное: чистая водка и копчености, а вместо рюмок — «литератки», как назывались во Львове стограммовки. Мне до этого не приходилось пить водку из таких больших сосудов и, когда я отказался выпить стаканчик, то полковник объявил, что авансирует меня на подхорунжего, и поднял тост в мою честь. Ну, и я должен был душком опорожнить этот «пугар», а уже дальше шло каждый раз легче. Около полудня всех нас в мизерном состоянии развезли на фиакрах по домам». Ежи Яницки дополнил рассказ тем, что лошадь, оказывается, имела на ногах «фильцовые пантуфельки», а по бокам коня висели не корзины, а литавры, и были там не розы, а гвоздики, причем в одном красные, а во втором белые.