Омар Суфи - Власть и страсть

— Вы его знаете?

— Да, здесь, как видите, еврейская ячейка… Мы все тут знаем друг друга…

Через несколько дней Фрейда пригласила Али на чашечку кофе в кафе «Ландтманн» — в Вене многое обсуждалось и решалось в знаменитых кофейнях. Войдя в кафе, Али оторопел — рядом с Фрейдой сидел сам Зигмунд Фрейд и курил сигару.

— Али Гасымбек из России, — представила его Фрейда. — Очень амбициозный молодой человек, ваш страстный поклонник. Также большой любитель и коллекционер изобразительного искусства.

— Интересно, — отметил Фрейд. — В свое время именно хорошая картина помогла мне получить должность профессора в университете. Моя хорошая знакомая баронесса Мари Ферстель подарила министру образования дорогую картину… и… voila[5]… он перестал блокировать мое назначение.

— Значит, я на правильном пути, — улыбнулся с облегчением Али. Шутка помогла ему расслабиться.

— Мне будет необходимо более тесно пообщаться с вами на предмет ваших знаний в психологии.

— Я делаю только первые шаги.

— Откровенно скажу, мне нужны не евреи… Наши друзья-арийцы крайне необходимы нам; в противном случае, психоанализ падет жертвой.

— Не совсем уверен, что я подхожу под арийца… Скорее, нет, — я тюрок, да и к тому же формально из семьи мусульманина. Правда, я сам не исповедую религию.

— Это совершенно правильный подход. Набожным людям в психоанализе не место… Мы должны понять человека в его целостности, в то время как отсылки к божественному мешают научному подходу.

Встреча оказалось результативной — Фрейд выразил готовность принять в свое общество психоаналитиков Али. Однако своим исключительным статусом не-еврея Али не смог довольствоваться — его опередил на несколько дней молодой врач из Цюриха Карл Юнг.

* * *

Поначалу Фрейда, которой Али был обязан своим знакомством с венским психоаналитиком, его особо не привлекла. Но через пару встреч в салоне у Адель Блох-Бауэр Али увлекся ею. Ему хотелось иметь постоянного партнера. Находясь в Вене, молодой человек желал приукрасить свое одиночество, и самим легким делом были проститутки. В имперской столице, равно как и в Париже, на каждого десятого мужчину в начале века приходилась в среднем одна проститутка. Быстрая урбанизация, сопровождающая вторую индустриальную революцию, имела глубокие социальные последствия. Сельские жители покидали деревни в поисках работы в городе, и многие мужчины, которые ранее в деревнях традиционно создавали семьи к 20 годам, оказались холостяками в городе. К ним прибавились когорты бюрократов и клерков, а также те, кто решил просто довольствоваться наступившими свободами в межгендерных связях. На спрос появилось и предложение — продажные женщины из бедных слоев населения, многие из которых были вынуждены покинуть деревни в поисках заработков. Али, который в Париже «бросился» на эту свободу с жаром, позже, благодаря встрече с Эмилем, нашел определенный смысл в жизни и решил не злоупотреблять беспорядочными связями. Открытость Фрейды ему импонировала, но, вместе с тем, он был не уверен, что она подпустит его близко. Наконец, он решил позвать ее на свидание со словами:

— Надеюсь, что нет ничего предосудительного для хорошей еврейки принять приглашение от иностранца… не еврея.

— Тебе уже пора понять, что на многие вещи я смотрю достаточно открыто. Не думаешь ли ты, что я хочу стать рожающей машиной для какого-то ортодоксального еврея… Это первое. А второе — почему ты подчеркиваешь мою этничность? Разве ты видишь во мне что-то еврейское, особенное?..

— Совсем не вижу… извини. Я из Парижа, а там после дела Дрейфуса… А потом у вас в салоне столько разговоров про Теодора Херцля, Сион, антисемитизм…

— Ну, это наши корни… А ты, я вижу, пытаешься забыть, откуда ты…

— Откровенно говоря — да. Я обожаю Европу — здесь прогресс, а там у нас — темнота…

— Европу я тоже люблю и полностью ощущаю себя австрийкой, но корни забывать все же не следует… Видишь ли, мы всегда для австрийцев, да и для французов останемся людьми иного происхождения. Я — еврейка, а ты — мусульманин из России… даже не из Кавказа… ты для них может даже больше русский, чем кто-то еще.

— Тогда как насчет встречи двух не совсем правильных душ в Вене в кафе или ресторане?..

— Не в кафе… тем более, не в ресторане.

Фрейда уже на первом свидании решила ошарашить Али своей открытостью — она повела его в мастерскую к Густаву Климту, намереваясь позировать художнику голой, но Али об этом не сказала. Его рабочая студия находилась на задворках небольшого дома на Йозефштатдер. В студии находилась Адель и еще один молодой человек, которого Климт представил, как начинающего художника — Эгон Шилле.

В то время, как Али был немного одурманен запахом масляных красок от многочисленных тюбиков, его зрение было приковано к очень откровенной картине женской наготы — наготы натуральной и даже, как показалось Али, безобразной. Впрочем, Али и в этот раз решил, что не будет судить о картинах вслух.

— Вам нравится? — спросил Климт у Али.

— Интересно…

— Значит, нет… А вот я решил поддержать молодого художника, купил эту картину.

— Я бы тоже купил, — сказал Али. «Раз Климту нравится, значит надо брать», — подумал он.

Глаза у Эгона Шилле заблестели, но только на мгновение. Казалось, его печальное лицо было выбито скульптором, и ничто не могло его изменить. К нему в это время подошла Фрейда и бросила:

— Могу быть твоей моделью… без одежды…

Али занервничал — он к такому повороту событий был не готов. Но Эгон Шилле ответил:

— Извините, дорогая, но вы мне не подходите…

— Да?

— Слишком красивая и правильная… мне нужны другие женщины. Вот если мог бы я пригласить первую попавшуюся женщину с улицы, желательно немолодую…

— Это вот новое искусство… — осторожно бросил Али. Изображениями куртизанок, пьяных рабочих и прочих представителей низов его было не удивить. Французские импрессионисты рисовали их вдоволь. Но при этом женщины были всё же моделями, и никто не смаковал так не самые привлекательные детали человеческого тела. Но тема разговора сменилась:

— Художникам без филантропов и людей с кошельками приходится туго. Так было во все времена, — отметил Климт. — Так что желание ваше купить картины молодого художника похвально, — обращаясь к Али, сказал он.

Теперь Али более внимательно осмотрел студию Климта. Было несколько картин и набросков, но и на этот раз внимание южного темперамента привлек набросок картины, на котором мужчина, наклонившись, целовал женщину. Интересным было то, что набросок был двухмерным, без принятой «перспективы», отражая давно устаревшую примитивную технику рисования. И хотя Али и ранее видел репродукции схожих картин Густава Климта, этот скетч поцелуя привлек внимание тем, что сам акт любви был подчеркнут на двухмерном фоне.