Омар Суфи - Власть и страсть

— Картина не окончена, — сообщил Климт, — но близка к завершению, если моя модель будет более терпеливой, — и художник поглядел на Адель.

— Должен признать, мне нравятся импрессионисты, — отметил Али, — и я думал, что реализм — это уже прошлое, что, наконец, общество приняло импрессионистов. Но, кажется, сегодня я стал понимать, что и импрессионизм это уже вчерашний день.

— Мы живем в эпоху вертиго, скорости, изменений. Вчера — это уже вчера, а сегодня все должно быть новым, — отметил Климт. — И, возможно, если мне скажут нарисовать вот эту картину еще раз через месяц, я нарисую ее совсем по-другому.

После той встречи Али решил, что ему необходимо познакомиться с молодыми художниками, в особенности, изгоями, то есть теми, кто рисует не так, как все. Для этого он стал часто наведываться в Академию изящных искусств. В один из таких походов он встретил молодого человека, которому было отказано в зачислении — звали его Адольф Гитлер. Али заинтересовался его акварельными картинами, хотя ничего примечательного в них не было. Он подумал, что стоит купить пару картин на всякий случай.

— Теперь такое искусство никому не нужно, — печально сказал Адольф.

— Какое «такое»? — уточнил Али.

— Нормальное!

Молодой человек готов был кричать:

— Теперь всем интересно «дегенеративное искусство»!!! Вы Нордау читали?

— Нет… но что-то слышал…

— Почитайте, если вам интересно изобразительное искусство. Вы должны ознакомиться с этой работой. А что касается меня — то мне предлагают стать архитектором…

Али приобрел экземпляр книги под названием «Вырождение» и крайне заинтересовался работой, тем более написана она была врачом — Максом Нордау. Автор утверждал, что в Европе полным ходом идет процесс морального разложения, которое соответственным образом влияет на искусство, став причиной его декадентства. Прочитав ее, Али написал Эмилю Руму: «Дела идут хорошо. Я продолжаю знакомиться со многими молодыми художниками. Как я понял, будущее за так называемым „дегенеративным искусством“ (почитай Нордау). Предлагаю скупать все, что может иметь к этому отношение».

Что касается отношений с Фрейдой, Али при всем его «помешательстве» на европейских ценностях с трудом переваривал ее готовность быть моделью для художников. Его второе свидание произошло только через месяц, и инициатором на этот раз была сама Фрейда. Она пригласила его на театральное представление, которое называлось «Просительницы», исполнителями которого были актеры-любители, беженцы из России, в основном евреи. Однако представление было омрачено ворвавшимися молодыми людьми во главе с известным антисемитом Мартином Зельнером, который возглавлял экстремистское движение «Идентичность поколения».

Фрейда была очень расстроена случившимся. Она попросила Али увести ее куда-нибудь подальше от города, несмотря на то, что уже было темно. Они наняли карету, и Али предложил поехать в Шёнбрюн — императорскую резиденцию, но Фрейда сказала:

— Прочь от монархии… На природу…

Али приказал извозчику отвезти их куда-то совсем далеко, на природу. Всю дорогу Фрейда молчала, а когда они вышли из повозки она заговорила:

— Мне страшно… страшно за будущее…

— Разве мало где бывают хулиганы?

— Боюсь, что это не просто выходка… Разве ты не в курсе о тех речах, что толкает бургомистр Люгер, ты читаешь « Deutsches Volksblatt»?

— Дорогая моя, я учился в Париже и вновь хочу тебе напомнить про дело Дрейфуса, которого обвиняли в шпионаже в пользу Германии. Справедливость восторжествовала — его в прошлом году восстановили во французской армии. Большего антисемитизма, чем во Франции, я здесь не наблюдаю. Более того, евреев подозревают в связях с немцами… ходят слухи о какой-то глобальной сети, немецко-еврейском заговоре…

— А здесь считают, что евреи подрывают чистоту немецкой нации…

— Ну, это тоже не новое — во Франции считают, что там чересчур много африканцев…

— Все это может плохо кончиться…

— Успокойся! Европа на правильном пути… пути прогресса и реформ. Так что все эти разговоры злых интеллектуалов и националистов — отмечу, что кучки националистов — не смогут нарушить мир. Смотри, набирает силу движение пацифистов, государства договариваются о разоружении… В Гааге в этом году будет вторая конференция по разоружению… О чем беспокоиться?

— Ты — оптимист… Так, может, легче живется. А я вот все больше думаю о том, чтобы убежать куда-нибудь…

— Куда? В Америку?

— В Палестину…

— В Оттоманскую империю? Ты — европейка до мозга костей… В Оттоманской империи, кроме Стамбула, да и то отчасти, ничего европейского нет.

— Да ты помешался на «Европе». Я говорю о родине для евреев…

— Ах ты про идею Теодора Херцля?

Али решился в этот момент высказаться по поводу своих идеологических устремлений.

— Знаешь, я тебе откровенно скажу… я тоже считаю, что не все хорошо здесь в Европе. А главное — это не хватает социальной справедливости… Посмотри на толпы нищих в Вене. Ты видишь, как они живут? То же самое в Лондоне, Париже… В России именно из-за этого произошла революция два года назад. Теперь ее почти что подавили…

— Теперь ты говоришь откровенно…

— Но бегство на окраину мира — это не решение проблемы.

— Если ты имеешь в виду Палестину под «окраиной», то ошибаешься, опять же из-за своей «европейности». По-твоему, Китай — тоже окраина? Не думаю, что китайцы так считают.

— Нужна всеобщая революция… ее можно начать где угодно — в Палестине, в Китае, но она не должна быть основана на национальном элементе. Напротив, национальность губит идею справедливости…

— О боже! Ты — марксист? Как это типично… быть сыном богатого нефтепромышленника и революционером.

— Иронизируешь?

— Мне кажется, идеей революции больше всего увлечены интеллектуалы из обеспеченных семей. Я это хотела сказать.

— Ты хочешь сказать, что если все евреи соберутся на Ближнем Востоке, то они создадут справедливое государство? Без дискриминации, без бедных?

— Государство без бедных — это утопия. Боюсь, она неосуществима… Справедливость — это несколько иная категория… Честно говоря, я просто думаю найти безопасное место, и где женщины будут свободны.

— О! Будут свободны позировать…

— Хотя бы так! Это — мое личное дело!

— Как к этому относится раввин в вашей общине? А если серьезно — тебе, может, стоит переехать в Берлин — там Клара Цеткин и Роза Люксембург…

— Смелые женщины, но я не марксистка.

— Могу я задать тебя сугубо личный вопрос?

Фрейда посмотрела на него внимательно и сказала:

— Ты хочешь спросить, есть ли что-то между мною и Густавом Климтом? Да, есть такое…