Сергей Носов - Член общества, или Голодное время (журнальный вариант)

Долмат Фомич любовно перелистывал страницы. «Вот», — похвастался он. Титул сказок Бианки, печать общеобразовательной школы № 186. «Вы знаете, кто там учился? Лауреат Нобелевской премии. Отгадайте, который?»

У меня нет желания что — либо отгадывать. По правде говоря, меня сфрагистика не интересует. Хотя:

«А сами-то книги, без титулов — где?»

«Ну чего захотели! — усмехнулся Долмат Фомич. — Всего не приобретешь».

«Олег Николаевич, можно вас на минутку?» — Надо на кухню. Зоя Константиновна зачем-то зовет. Попросил извинения.

Юлия, стоя у раковины, моет большую кастрюлю, недовольная чем-то. Она даже не посмотрела на меня. Наоборот: отвернулась. Зато ко мне внимательна Зоя Константиновна. Взяв за руку, подводит к столу.

«Для салата. Последний аккорд». — Диковинное приспособление стоит на столе, гильотиноподобное и, если я правильно понял, многоножевое. Соленый огурец жертвенно лежит на керамическом подогуречнике. Крепыш. Я правильно понял. «Нажмите, — последовала просьба Зои Константиновны. — Нажмите на рычажок. Последний аккорд».

Я нажал. Огуречные звездочки попрыгали в тарелку.

«Браво!» — за спиной аплодировали Долмат Фомич и его соратники.

Я шутливо раскланялся.

Долмат Фомич улыбнулся приветливо — мне, но слова, не столь приветливые (под шумок — уверенный, что я не услышу), обратил к Юлии: «Ты бы все — таки надела парадный передник».

Злой взгляд в его сторону. Обнаружив, что он всеми услышан, Долмат Фомич попытался смягчить неловкость веселой шуткой: «Юлия, Юлия, как хорошо тобою вымыта, я вижу, кастрюлия».

«Слушай, не надо!» — неожиданно громко произнесла Юлия. Скинула непарадный передник и вышла из кухни. Библиофилы во главе с Долматом Фомичом поспешили за ней. Я, пораженный, остался. «Своенравна, строптива», — сортируя огуречные звездочки, обескураженно вымолвила Зоя Константиновна. И тут я понял: они же родственники! Ну конечно: отец и дочь! Как же я раньше не разглядел этого? Юлия — дочь Фомича, это же так очевидно! Все объяснилось. Все стало понятным.

Членство в Обществе, надо же — глупость какая!.. Не ему я обязан тем, что Юлия здесь, не так все абсурдно. Все лучше, все проще, все объяснимее!.. И с Долматом нелепое Фомичом знакомство мое, озаренное вдруг вспышкой смысла, — не нелепое вдруг, не случайное вдруг — без библиофилов, — сочеталось вдруг у меня в голове с тем, что Юлия здесь, с тем, что Юлия здесь! Петь душа захотела.

Зоя Константиновна улыбалась многозначительно, словно догадывалась, о чем я думаю. Ба! Да ведь она и есть жена, она и есть жена хозяина дома! Других женщин нет. Все становится на свои места. Жена Фомича. Мать Юлии. Хотя лицом не похожа и нос — другой. Не мать — мачеха!

Зазвонил колокольчик, приглашая за стол. Мачеха Зоя Константиновна сказала мне доверительно: «Не ладят. Случается. А ведь как подходят друг другу… Такие разные и так подходят…»

Я насторожился: «Кто?»

«Луночаровы. Юлия Михайловна и… — Она глаза округлила. — Как? Вы ничего не знали? Юлия Михайловна и Долмат Фомич уже год как находятся в законном браке».

Я не поверил: «Этого не может быть!» «Уверяю вас, они муж и жена».

Все мои построения мигом разрушились. Я побледнел, наверное, потому что Зоя Константиновна поинтересовалась: «Вы, наверное, голодны?»

«А кто же тогда вы?» — спросил я не в силах смириться с известием.

«Ха — ха — ха! — Зоя Константиновна кокетливо засмеялась. — Молодой человек, а вы шалун. Мы друзья с Долматом Фомичом. Меня связывает с ним многолетняя дружба».

Тоска мое сердце объяла.

Зоя Константиновна предложила выпить. Мы выпили за библиотеку Демьяна Бедного. Закусывали. Я резал ножом. Сосредоточенно. Очень сосредоточенно, сам чувствовал: чересчур, не в меру выпитого, так быть не должно. Так не бывает. Бывает не так. Я сосредотачивался на своей сосредоточенности: нож ускользал. Я мог сосредоточиться только на чем-то одном: или на ноже, или на своей сосредоточенности. Или на том, что говорили. Демьян Бедный был библиотаф. Библиотаф — это тот, кто не дает читать книги.

«А вы, Олег Николаевич, нет. Вы не библиотаф от слова „могила“. Олег Николаевич даст». «Долмату Фомичу дал Олег Николаевич. Нужную. Когда попросил». «Спасибо, Олег Николаевич». Пожалуйста. Дал. Дал. Дал.

Зачем я слушаю это?

Сталин брал книги читать. А Демьян давал неохотно. Демьян Бедный не давал никому, лишь Сталину. Сталин брал и читал. У него были жирные пальцы. Однажды ревнивый Демьян сказал про Сталина: «Он возвращает с пятнами на страницах». Могли б расстрелять. Уцелел. Но в опалу попал. Выгнали из Кремля. Исключили из партии. Отлучили от «Правды». Собрание книг досталось музею. Государственному. Литературному. Государственному литературному. Государственному литературному досталось музею.

Значит, все — таки они что-то подсыпали в вино. Значит, что-то подмешено.

«Когда я впервые прочла об этом, а я об этом прочла в „Огоньке“ … в начале, помните, гласности (и перестройки), я так взволновалась, я так взволновалась, что спать не могла две ночи подряд. Сталин пятна оставил на них! Представляете, пятна! Я решила найти эти книги! Уникальные книги с уникальными пятнами… Это времени пятна. Пятна истории! Пятна истории, вам говорю!.. В те бессонные ночи в моем мозгу возникла новая дисциплина…» «Библиотрассография, — послышалось отовсюду, — библиотрассография …»

«Да! — заставила вздрогнуть меня возбужденная Зоя. — Да! Но теперь я скажу: библиотрассография — вот название страсти моей к указанному предмету!»

Я ел. За едой терял нить разговора. Помню, был помидор и что-то о том, как листала, листала, листала… Он не оставил реестра. Приходилось искать. Устанавливать — те ли, Бедного ли Демьяна? Тысячи книг. Капитальнейший труд.

«Достоверно могу назвать три книги». — «Какие?» «Первая. Рассказы Олега Орлова „За линией фронта“. Отпечаток указательного пальца левой руки на тридцать первой странице». — Она опять овладела моим вниманием. «Вторая. Сборник „Французские лирики XVIII века“, Москва, шестнадцатый год, с предисловием Валерия Брюсова. Характерное пятно напротив эпиграммы Вольтера».

«Вы бы не могли прочесть эпиграмму?» — «Могу».

Третья …

Я встал. Не извиняясь, вышел. Я пошел.

Я пошел искать Юлию. Ее нигде не было. В прихожей не было. В кухне не было. В комнате, в которой мы были с ней, тоже не было. Были окно, открытая форточка, бамбуковая палка в углу, которой задергивают занавески. Я подумал о галстуке. Теперь я был обязан это сделать. Я не мог поставить ее под удар. Я взял бамбуковую палку и просунул в форточку. Галстук висел на дереве. Скинуть галстук было непросто. Напротив окна. Я не мог дотянуться. Дотягивался. Палка была тяжелая. Чуть — чуть не хватало. А мог уронить. Но все ж дотянулся. Дотянулся до галстука. Скинул.