Сергей Носов - Член общества, или Голодное время (журнальный вариант)

Не удостоив меня ответом, взмахнула Юлия рукой — остановилась машина. «Пока!» Помахала мне из кабины, я видел. Сама стремительность.

Окулист — оккультист. Уролог — уфолог. Диагностик — агностик.

Мне нужен был невропатолог. У него была необычная фамилия — Подоплек.

Я опоздал, невропатолог уже закончил прием. Сестра, худощавая старушка с заячьей губой, не пускала меня в кабинет: «В среду, в среду, доктор устал». — «Я не могу в среду». — «Тогда в понедельник». — И скрылась за дверью.

Я человек исполнительный, я пришел, потому что мне сказали в больнице: через месяц — другой покажись невропатологу. А надо ли? Может, и не надо. Я опять постучал. Заглянул. «Извините. Один вопрос. Меня после больницы направили, сотрясение мозга, я не жалуюсь, у меня все хорошо. Надо ли мне приходить, или вы меня совсем отпускаете?..»

Невропатолог сидел за столом, перед ним лежала картонка, он лепил из пластилина фигурки. «В понедельник!» — не поднимая головы, отрезал невропатолог, бликуя лысиной. Я подивился на невропатолога: зверюшки — медведь, корова, жираф…

«Вы не поняли? В понедельник! Закройте дверь!» — закричала сестра.

Закрыл дверь и пошел прочь. Ну их. Уже был на лестнице, когда услышал: «Стойте! — Невропатолог, тот самый, лысенький, приземистый, догонял меня, едва не выскакивая из халата. — Сотрясение мозга — когда?»

«1 9 августа».

«Секундочку. — Он взял у меня медицинскую карту, взглянул на фамилию, крякнул. И уже другим, ласковым тоном: — Идемте, Олег Николаевич, прошу вас».

Я последовал за ним. Сестра в кабинете застегивала сапожки. Пластилин со стола она уже убрала вместе с картонкой. Собиралась домой.

«Лидия Владиславовна, я поговорю с молодым человеком, вы можете идти, только вот что, пока не ушли, попрошу — ка я вас, голубушка, выпишите — ка мне… ему то есть… парочку направлений… ну, на кровь само собой клинический… и на, хорошо бы, мочу, нет? — спросил он меня. — Не возражаете?..» «На кровь… и мочу? — переспросил я невольно. — А зачем?» «Хочу все знать, — сказал невропатолог, моя руки под краном. — Кровь да моча — слабость врача. — Хихикнул. — Утречком до половины одиннадцатого, в любой день… первый этаж, двенадцатый кабинет…»

Долго и задумчиво вытирал руки вафельным полотенцем.

Я удовлетворил все его просьбы: следил глазами за молоточком, предоставлял коленку для ловкого тюка, стоял с вытянутыми руками и закрытыми глазами — все, как положено.

«Головокружения?.. Как спите?.. Хорошо спите?.. Хорошо — это хорошо… А что плохо?» Я сказал, что сны вижу чересчур выразительные. Но не жалуюсь. «Кошмары?» — «Нет, как раз нет. Я не жалуюсь. Но уж очень рельефные. Раньше такого не было». — «Расскажите последний». — «Сон?» — «Да, будьте любезны».

Невропатолог приготовился слушать, он удобно, насколько это позволяла форма стула, развалился, раскинулся, правая рука повисла на спинке, обмяк. «Только с подробностями, не халтурить!» С подробностями так с подробностями.

Про Юлию я ему не стал рассказывать, рассказал предпоследний. Про Африку. Моя поездка на Мадагаскар в компании четырех китайцев.

Доктор слушал внимательно, можно сказать, увлеченно, почему-то с закрытыми глазами. Он то улыбался, то хмурился, то тяжело вздыхал; казалось, он сам видит мой сон и пуще меня самого переживает мои похождения.

«В жизни не так интересно», — сказал я в конце. «Жизнь скучна, — согласился невропатолог. — Спасибо. Еще парочку не расскажете?»

Я рассказал, мне не жалко.

«Просто заслушаешься, — произнес мечтательно доктор. — А мне ничего не снится. Или такое говно… — Он поморщился. — Представьте, столб телеграфный, утюг… к чему бы это?» Откуда ж мне знать, к чему ему снится утюг? Я не Фрейд.

«А как ваша печень?» — спросил невропатолог и принял рабочую позу врача, когда тот сидит по обычаю за столом и смотрит на пациента. «По-моему, ничего». — «А селезенка?» — «Вроде нормально». — «Разденьтесь по пояс и лягте».

Я подчинился. Он пальпировал мой живот, щупал печень, искал селезенку. Нашел. «Не худеете?» — «Нет, не худею». — «Но полнеете?» — «Да нет, не полнею». — «Как так, не полнеете? Почему не полнеете?» — «А зачем мне полнеть?» — «Должны полнеть. Идите на весы», — сказал невропатолог.

Взошел на весы. «Ээээ, дружище, так никуда не годится! — рассердился Подоплек, перемещая движки. — Как это прикажете понимать? Недобор минимум килограммов семь!.. Да куда ж они смотрят, господа — товарищи?»

Я застегивался. «Какие господа?..» Невропатолог сел за стол и стал энергично что-то писать, но не в моей медицинской карте, а в своем журнальчике. «Какие товарищи?..»

«Ладно, давайте начистоту, — сказал Подоплек, отложив ручку. — Я про вас, Олег Николаевич, вы даже предположить не можете, сколько знаю. Мне Скворлыгин про вас часами рассказывал…»

«Вы знакомы с профессором Скворлыгиным?»

«А мир тесен, голубчик. А мир медицины — совсем с гулькин нос…»

«Он ведь палеопатолог… Болезни древних людей…» «Болезни древних людей! — передразнил меня доктор. — Да что вы знаете о болезнях?. От палеопатологии, голубчик, и до невропатологии всего полтора шага. Но не будем об этом. Хотите кофе?» Я отказался.

«И что же вам про меня рассказывал Скворлыгин?»

«Только хорошее. Он ценит вас. Молодец, что кофе не пьете, один только вред. Особенно от растворимого… Я и с Долматом знаком, и с Мукомоловым…» — «А кто такой Мукомолов?» — «Не всех знаете даже. А я всех знаю, всех. Во всяком случае, библиофилов». — «Так вы библиофил? Член Общества?»

Невропатолог повел головой неопределенно, не да, не нет — не кивнул, но и не мотнул отрицательно, а как-то наискось так: «Не совсем… Впрочем, да… Разумеется, да».

Застонал водопроводный кран, что-то с прокладкой.

«Вам бы отдохнуть, голубчик, вам бы на море… Солнечные ванны, морской воздух… Чайки кричат, а вы плывете себе на корабле… аргонавтом себе, понимаете ли, Ясоном… Ась?.. Там — берег Тавриды, там — берег Эллады… скалистые острова!.. Кипр… Родос… Пиренеи!.. Что там еще?.. Колыбель цивилизации, голубчик!.. А корабль белый — белый, палуба чистая — чистая, кухня… кухня, скажу вам, одно объеденье… Женщины… Какие женщины!.. Музыка!.. Вы про музыку мне не рассказали… я имею в виду ваши сны бесподобные… Ведь снится же музыка, снится?..»

«Да, мне часто музыка снится». — «Не только, наверное, снится? Вам и наяву мерещится музыка, не так ли?» — «Я бы не сказал „мерещится“. Это не галлюцинации. Просто звучит во мне музыка, вот и все». — «При том что у вас начисто отсутствует музыкальный слух и вы не способны напеть даже самую простую мелодию?..» — «Откуда вы знаете?» — «Я же врач».

«Да, это так. Я как Бетховен, только Бетховен был глух, а у меня отсутствует слух».