Валерий Исаев - На краю

Съежившийся под взглядом директора Пилюгин поднялся, стряхнул прилипчивый директоров взгляд, распрямился, потому что знал — не заслужил он такого отношения к себе. Всю последнюю неделю мотался по деревням, которые в новый совхоз зачислены. Другие дела были — может, и поважнее, чем та скотина. Люди — всегда на первом плане. Не так гладко получалось с новым совхозом. Не все приняли на веру постановление районного комитета партии по реорганизации колхоза имени Мичурина в животноводческий совхоз. А какой он, к чертовой матери, животноводческий, если сроду тут свеклой да сеном спасались, хлебушка — того только на столы да маленечко в закрома и хватало. А что до животноводчества, так им стали заниматься всего ничего — каких-нибудь лет пять, ну шесть — не больше. Правду сказать, дело пошло сразу. Коровник старый, что к пуне прилепился еще бог знает с каких времен, — сразу поменяли на новый, но уже через год стало ясно, что и он мал: такой большой приплод был в тот год в Конопляновке. А там еще привезли молодняка. А какое сенцо было в тот год! Хоть сам его ешь: отменное сено. Уродило разнотравье буйно, обильно затянуло лощины да низины — как будто сама природа подсобляла людям в новом деле. Матвей вспоминал, как старики на бугор выходили, глядели на те травы — давно такого не видали. Зудели руки по привычной крестьянской работе, по косовице, а где ж силушки взять — вся ушла. Видит око, что называется, да зуб неймет… А глядеть — глядеть ходили. Кто с другого конца деревни прямиком, кто тайком задками — тянулись к Заструге, шли в луга. Только рубахи парусами на свежем ветру, да соль на плечах, да руки в накал — плюнь, бывало, на ладошки — шипит. Бабы с полей в обеды домой скорей бегут — как же! — мужики на косовице голодные. С разных концов тянулись с узелками. Кто чего нес — все под тенистыми вязами на берегу Сейма сложится в единый стол — на разостланные белоснежные холстины, от которых аж глаз зайдется, пока не привыкнешь к их белизне на ярком солнце… Разольется по остановившемуся воздуху самой середки лета застольный крепкий запах, отнесет его в разные стороны, и почнут крепкие зубы хряпать тугие луковицы, запорхают в руках пухлые хлеба, заискрятся на солнышке искорками соли ломти сала. А там и снова за косы.

«Эгей, братики, — подбадривает, бывало, председатель, — ну поспешай, никак туча находит».

И дело спорилось, и кормов готовили сколько надо.

И надо было такому случиться — стали «животноводческим»…

— Что молчишь, Матвей Захарович, — донеслось до сознания Пилюгина, — что теперича делать станем, а?

Директор крутил в руке карандашик. Поставит его торчмя, скользнет по нему своими грубыми пальцами, коснется стола и снова поставит карандашик.

— Да ведь других дел сколько, Николай Андреевич, — начал было Пилюгин, — вот ведь только вернулся из района насчет апатенковской пенсии, с домерами вопрос окончательно не решился…

Посуровел враз Гарбузов. Карандашик реже вставал на попа. Он еще пуще прищурился, совсем почти не стало видать его глаз, так и стал глядеть на Пилюгина, как все равно из какой амбразуры — сквозь щелочки. Карандашик Гарбузов зажал между побелевшими пальцами — вот-вот хрустнет, — и слушает.

— Проехать только по всем нашим деревням по такой-то стуже — одно это времени отбирает сколько, — продолжал раскрасневшийся Пилюгин, расстегнул ворот рубахи. — Вот, к примеру…

Хрустнул карандаш в руках у Гарбузова, дрогнул Пилюгин.

— Та-а-ак, — раздался в тишине голос директора, он перевалил тяжелую голову на другое плечо и, по-прежнему не разлепляя сощуренных глаз, процедил сквозь побелевшие губы:

— А скотину кто кормить будет… Скотину… Которая нас с вами, страну держать должна, а? Вы что, про нее забыли или как?

Он обнял колючими глазами всех сидевших в его кабинете.

На это его «или как?» никто ему не ответил. Все сидели потупив взоры. И агроном Елизавета Пименовна, и бухгалтер Полуев в черных нарукавниках с неестественно длинным, будто оттянутым носом, на кончике которого висели толстые-претолстые очки, сильно увеличивающие его добродушные глаза. Молчал и комсомол — Мишка Бицурин, «молодая молодежь», как называл его директор. И только бригадир трактористов Колька Ляхов глядел прямо в глаза директору и перебрасывал ногу с одного колена на другое, нервничал.

— Ну, так и будем молчать? — спросил директор и взялся разглядывать Пилюгина, будто век его не видал.

Как тут быть? Кто на кого серчать должен, все они знают друг про друга самое главное, никто из них все эти годы не только не сидел сложа руки — куда там сидеть, — выкладывался, что называется, на всю катушку. Еще бы! Им, молодым, только что закончившим сельскохозяйственные институты, довелось встретиться тут, на курской земле, и начать такое большое дело — организацию совхоза. Это только сказать кому. А сегодня один — директор, второй — парторг, третий — главный ветеринар. Года два тому назад они с гордостью писали своим друзьям-товарищам — что вот, дескать, как им повезло, и им действительно завидовали. Потому что они чувствовали себя по-настоящему счастливыми — такое дело! А сагитировал всех Пилюгин — это он еще в институте бросил такую идею — поехать в его родную деревню. Тогда по дороге домой, в поезде, и договорились они между собой, кто на каком фронте работ трудиться станет. А вот что Гарбузов директором станет, никто тогда и не думал.

Так что кому тут на кого обижаться?

— Молчите, значит? Ну, ну, валяйте, молчите себе. Только скотина — она молчать не будет, она такой крик поднимет, тошно нам всем станет.

Он помолчал, оглядел ворох бумаг на столе, вскинул брови.

— Словом, так, дорогие мои товарищи, чтоб сено сегодня же было завезено в коровники. А там как хотите. Думаю, что не пенсии и не домеры сейчас главное. Вот так. А как это все организовать — Матвей Захарович подумает, да ведь, Матвей Захарович, а?

— Не вижу тут особых проблем, — прокашливаясь, сказал Пилюгин и пожал плечами.

— Не видишь, говоришь? — встал из-за стола Гарбузов; был он маленького роста и рядом с рослым Пилюгиным казался совсем мальчишкой — худым, с выступающими под простым пиджаком лопатками. И как-то не вязалось с его мальчиковой фигурой такое взрослое и серьезное лицо, крупные руки с сильными пальцами.

Пилюгин еще раз пожал плечами.

Действительно, он не совсем понимал причину сегодняшнего срочного совещания здесь, в дирекции совхоза. Ну что, собственно, случилось? Ну мороз, да. А что корма не завезли в коровники — ну так завезем к вечеру, и вся, как говорится, недолга. И чего, спрашивается, баламутить, чего такую тревогу поднимать…

— Не понимаешь? — как будто перехватил мысль Пилюгина директор. — А ты послушай, чего тебе сейчас скажет наш бригадир тракторной бригады. Ты только послушай его, он тебе сейчас глаза откроет. — И он устремил свой колючий взгляд в сторону Ляхова, который все это время перекидывал ногу на ногу.