Валерий Исаев - На краю

Гарбузов поднялся со стула Пилюгина и заходил по комнате, потом подошел к стулу, на котором сидел Алексей Ищенко — ветеринар совхоза. Совсем еще «зеленый», хотя и закончил академию всего годом-двумя позже Гарбузова с Пилюгиным.

«Ну а ты, брат, что скажешь? Может, позвонишь в район, и вся недолга? А? Или как? А то ведь они быстро — подумаешь, каких-то там двадцать километров зимником. Глядишь, быстро примчатся, помогут. Делов-то — с одного конца деревни на другой перевезти заготовленные в изобилии корма. Пустяки. Так я тебя понимаю, товарищ главный ветеринар? Ах нет. Вы категорически против. А отчего ж, позвольте вас спросить? Почему? А, вот в чем дело. Честь совхоза, репутация нового молодого хозяйства. А как же скотина некормленая? Она кричать скоро станет так, что ее не только в районе, ее в области услышат. А вот видите, вы и не знаете, и я не знаю. Ну так давайте вместе думать. Вы хотите сами на салазках возить сено. Нет, это, извините, не то…»

Он махнул рукой и отвернулся от стула, на котором сидел воображаемый главный ветеринар совхоза.

«Ну, Мария! Что будем делать?»

Вовремя открыла Жигуле бабка Лиза — тот дул на руки, тер щеки, разогревался.

— Ты шибче три, — подмигнул друзьям Иван Мячев, гляди-ко, побелели, отморозил, наверное.

— Черти бы побрали этот мороз. Уже надоел, будет ему край когда или же нет… — ворчал Жигула.

— Выше три, — советовал Мячев.

— Может, снежком? — забеспокоился Якименко, вышедший из-за стола. — А ну давай погляжу.

Жигула послушно подставил щеку. Тот вывел его на середину комнаты, оглядел, щурясь, поворачивая Жигулу за плечи.

— Нет, обойдется, — сказал.

В хате у Лизы было тепло, но странное дело, примороженные места в тепле заныли тупой длинной болью, и Жигула остановился — впору хоть выходи из избы снова на мороз, чтоб боль унялась. Но мужики остановили. «Пройдет». Так он и подсел к столу, держась за щеку.

— Ну что скажешь, браток, — обратился к нему Федор Селезнев — плотник. Сколько ему лет исполнилось, никто сосчитать не мог — помнят только, что он еще возил тес с Барятинского леса на строительство церкви перед Застругой, что и посейчас стоит на бугре — а это ой как давно было. Мужик он крепкий, не смотри что в летах. Может, дерево людей хранит, может, передает людям что свое, в чем кроется секрет долголетия? В тех краях все плотники да столяры живут подолгу.

Федор Селезнев — закоперщик: сидит во главе стола, сложил огромные, как коряги, ручищи, потирает их одна об другую. Над его лысой головой выглядывает из подвешенных в углу кружев Николай Угодничек, прищурился и с интересом прислушивается, о чем тут толкуют конопляновские мужики.

Лиза вышла из кухни с электрическим самоваром в руках. Тот булькает нутром, как живой, выпыхивает из дырочек в крышке посвистывающий пар — теплей, уютней становится в доме.

— Ох ты ж господи, твоя воля, кто к нам пожаловал. Давненько, давненько. Може, что случилось, — говорит-подковыривает Лиза и с этими словами ставит самовар посеред стола. Мужики отодвигают стаканы да блюдца — видать, не первый самовар пьют.

— Угощайтесь, гостюшки мои дорогие, пейте на здоровьичко…

Наполняются кипятком стаканы, густой тягучей струей разливается по ним липовая заварка, хрустят у мужиков на зубах оковалки кускового крепкого сахара. Гости замолкают, сопят, прикрыв от удовольствия глаза с поседевшими выцветшими ресницами, дуют на кипяток обветренными бесцветными стариковскими губами, покрываются испариной лысые головы, и все глядит из своего угла на них Николай Угодничек.

— Так что ты говоришь, Лизавета, — договаривает Федор Селезнев, утирая взмокший лоб, стекающие по щекам струйки пота, — что ты там говоришь про нынешнее заседание в конторе?

— Так ведь в который раз, — заупрямилась было Лиза…

— А? — повышает голос Федор.

— Ну что, что, — послушно начинает Лиза, — а то, что беда накатила на Конопляновку, и все тут.

— А что за беда, поподробнее, — деловито вопрошает Федор, наливая громко кипяток в пустой стакан, — рассказывай, рассказывай, Лизавета, не робей, — руководит он.

— А чего тут робеть, — удивляется Лиза, поглядывая на Федора, — та и беда, что скотина без корму осталась в коровниках и кричит с голоду, а никто ничего сделать не может.

— Это как же так-то, — интересуется Федор, обводя глазами сидящих за столом распаренных мужиков. — Как так?

— А так, что трактора вышли из строя все до единого — все как один на ремонте, а пуня с сеном и кормами, как все вы знаете, товарищи, — тетка Лиза начинает чувствовать к себе внимание, — выстроена нами на другом конце деревни. Вот и поди тут разберись, как корм перекинуть в коровники.

— Ну и что директор, скажи, — ведет Федор.

— А что директор? Ничего. Собрал людей, стал спрашивать одного за другим — дескать, как будем дальше, мужики, что делать. А те молчат, как воды в рот набрали. Что им сказать? Нечего им сказать.

— Ну как же нечего, — перебил ее Федор, — а Кольке Ляхову — что ему, неча сказать? Брешешь ты, Лизавета…

— Ну тогда сам и рассказывай, — обижается хозяйка.

— Да ладно тебе, ладно, валяй дальше, это я так, чтоб интересней было.

— Ну а что толку, ну поднялся Колька, рукой отмороженной потряс, попугал, да и сел. Чего ему сказать. Трактора от его горячих речей не пойдут за кормами.

— А как он директора пугал? — заерзал на лавке раскрасневшийся Федор.

— А так и пугал, — продолжала Лиза, — говорит, я вам писал, докладал еще летом про запчасти, про теплые гаражи? Тому куда деваться — ну писал, говорит. А вот то-то же, срезал его Колька. Сам рад, что вина-то не к нему прилипла, что в стороне остался. Ну а тому и крыть нечем. Сидит молчит. А что тут скажешь. Молчи знай себе, коли виноват. Надо было раньше думать, а не теперь, когда приперло во как, — Лиза провела рукой по шее.

Замолчала Лиза-рассказчица, задумались и мужики.

— Да, — протянул Федор, — вот такие-то дела, братовья, так что будем делать?

Все потупили взоры, молчком утирали мокрые распаренные головы, да шмыгал замокревшим с мороза носом дед Жигула.

— Ну а Матвей-то что? — виновато поглядывая на Федора, робко спросил Мячев. — Он-то?

— Да говорила ж я…

— Лизавета, — строго глянул на нее Федор.

— Ой, господи, твоя воля, — вздохнула Лиза. — Ну что вы пристали, что да что? Да ничего. Стоял потупив головушку посеред комнаты. Что ему сказать? Чего-то там бурчал — дак я за дверью много ли разберу. Говорил, конечно, и он чего-то. Как же не скажешь, если тебя спрашивают. Только что толку. Скотина как была голодной, так голодной и осталась. А то, что он там говорил — не говорил, какое это имеет значение, правильно? — Она вопросительно поглядела на Федора.