Петр Замойский - Повести

— Ага! Девки так и прозвали ее «ангел черноглазый».

Мне стало смешно. Какова‑то она теперь? И хочется мне спросить, и боюсь. Может быть, уже и замуж вышла!

— Она отвечала тебе? — ехидно спросил Ванька.

— Это мое дело, — рассердился я притворно. — А твоя М. К-, которая кисет тебе вышивала, как?

— Фюить! — свистнул Ванька. — Замужем! Все равно бы я теперь не женился.

— Это ты брось. Девка была теплая, согрела бы тебя.

— Змея она подколодная, — мрачно пробурчал Ванька.

— А ты, Илюха, в самом деле вздумал жениться?

— Вскоре.

— Да–да, — спохватился я, — кто с тобой страдать будет?

. — Три на примете! — прищурился Илья. — А кто — убей, не скажу.

«Ладно, — думаю, — сейчас же узнаю».

— Эка, сколько. Запасливый хозяин! В случае чего, одну не уступишь?

— Какую?

— Сам знаешь.

— Наташку Соколову?

Ага, одна есть. Кто же вторая?

— Не–ет, — затряс я головой. — Не эту.

— Мотрю Ткачихину?

Вот и вторую знаю!

— И не ее.

— Козуля, что ль? — удивился Илюха.

— А чем Козуля плоха? — не догадываясь, что это за Козуля, спрашиваю его.

— Гордости много. Богачи. Мельница. И хоть бы у одних, а то с Дериными вместе.

Теперь и третью знаю. Эх, простота!

Но я нарочно задумался. Вижу, жалко дураку Илюхе каждую из них. Тихо вздыхая, говорю:

— Какую не возьмешь за себя, ту и уступишь мне. Илюха доволен. Он согласен, лишь бы я пошел сватать за него. Мать его отказывается, родные тоже не идут.

— А мы, как фронтовики, сразу в атаку! — говорит он.

— Что ж, пойдем в штыки, — соглашаюсь я. — Только надо обдумать, какую сватать…

— Жребий… метнуть… судьба скажет, — вдруг предлагает Ванька.

— Это правда, — подхватывает Илюшка. — Давайте сейчас!

Кто же кого из нас дурачит? Собрались калеки! Но всем весело. Рвем три кусочка бумаги, я пишу имена, Ванька скатывает шарики, кладет в фуражку.

— Илюха, вынимай.

Лицо у Илюхи стало серьезным, он даже побледнел. Неожиданно для нас оборачивается к кладбищу, торопливо крестится, вздыхает.

— Господи, благослови! — и выхватывает шарик. Я беру у него «судьбу», и медленно разворачиваю, искоса посматривая на хромого товарища.

— Ну! — не утерпел он. — Кто там?

— Она, — подмигиваю ему.

— Да говори же, черт безрукий!

— Но–но, полегче, хромой дьявол! Козуля!

— Тьфу! — выкрикнул Илюха. — Не ее хотел. Ванька упал на траву и зашелся в кашле… Илюшка вырвал у меня бумажку, прочитал и, горестно вздохнув, принялся делать из нее цыгарку.

— Эй, эй, — крикнул я, — что же ты, заживо хочешь сжечь свою Козулю?

— Вместе с мельницей, — огрызнулся Илюха. — Когда сватать пойдем? — осведомился он.

— Пенсию охлопочем, тогда и начнем.

— Верно, — согласился Ванька.

На токах работа стихла. Народ шел с гумен домен обедать. Пошли и мы.

Каши уже были дома.

Мать сообщила:

— Павлушку‑то тоже, слышь, ранило. Письмо прислал. Вот и не скучно вам будет!

— Ну, — сказал я, — собирается наша гвардия.

Вспомнил о своем сундучке с книгами. Нашел его в амбаре за кадками и с трудом вытащил. Удивительно, что он уцелел. Вероятно, отец его запрятал так далеко от ребятишек. С детства знакомый запах. Изнутри крышка оклеена конфетными бумажками. В центре — китаянка от чая Высоцкого. Сундучок не тронут мышами. Углы и ребра его обиты жестью.

Сверху лежит Всеобщий календарь. Тот самый календарь, который отец купил мне, когда я первый год ходил в подпасках. Улыбаюсь старому другу и бережно откладываю в сторону. Евангелие, подаренное в день экзамена попечителем училища Стоговым, рядом — «Царь–работннк», тоже подарок за хорошее ученье. Потом пошли всяческие — тонкие, толстые, с цветными обложками и в переплетах, читанные и перечитанные не раз. Рядом с шестью выпусками «Антона Кречета» лежит «Холстомер», басни Крылова и «Камо грядеши?» А вот «Три мушкетера», «Соборяне», «Айвенго» и «Сон Макара». Ниже, в куче, все знаменитые сыщики — Нат Пинкертон с холеным липом, горбоносый Шерлок Холмс с короткой трубкой, Ник Картер, Пат Корнер. Двенадцать выпусков «Пещеры Лейхтвейса», столько же «Похождений Гарибальди». На дне нахожу две пары тростниковых дудок; одну пару совсем свело, дудки пересохли, вторая сохранилась. Обтираю их, продуваю, щелкаю язычками, и вот они ожили, издают знакомый звук.

А что тут в тряпке завернуто? Ого! Волос из коровьих хвостов — запас для навивки плети. Волос разный. Пряди не смешались. Пытаюсь вспомнить — от какой коровы какая прядь. Живы ли теперь они, эти короеды?

А вот ножичек, сделанный из косы. Здравствуй, дружок, спутник подпаска! Много мы с тобой в лесу палок порезали, ивовых прутьев, лип ободрали на лыки! Ты еще пригодишься мне! Ничего, что поржавел, — отточу. И я кладу нож в карман. Это что за уродина?! Самодельный пистолет «пушка». В одном селе, когда я побирался, в избе на столе лежали пироги, на окне эта пушка. Никого не было. Пирогов я не тронул, но пушку украл. Потом мы набивали ее порохом, привязывали к дереву, зажигали длинную лучину, и… на весь лес — настоящий выстрел.

А вот веревочная праща, «пуля», как мы зовем.

Наконед‑то! Сердце забилось от радости. Синие тетради с баснями. Сколько их? Семь. Сшиты вместе.

Сажусь поудобнее на край сусека и пугливо, по привычке, оглядываюсь на дверь. Нет никого. С гумен доносятся равномерные удары цепов. Перелистываю тетради. Все в них так знакомо! Так давно это было! Вот басня «Две вороны». Одна ворона умная, но бедная, вторая глупая, но богатая. Что бы ни сказала первая ворона, ее не слушают, а скажет вторая — быть по сему. Долго я листал и перечитывал свои творения.

Аккуратно укладываю в сундучок все книги, кроме «Айвенго»: взял ее когда‑то у дяди Семена и до сих пор не вернул. Отнесу ему сейчас, повидаюсь с безногим.

У Семена пятистенная крепкая изба, неплохой двор. Он — мужик трудолюбивый, хозяйственный.

Дверь в сенях закрыта. Кто‑то стучит в мазанке. Он! Крадучись иду вдоль стены и, не доходя до двери мазанки, кричу:

— С–смирно! Равнение иапра–аво!

Стук замолк. Вхожу и вижу немного испуганное лицо Семена.

— Здорово, солдат! — беру под козырек.

— Эка, — говорит он радостно, — я‑то сдуру подумал, — ротный.

Он попытался было двинуться навстречу, но… ноги, ноги! Смутился на момент, а я прохожу и сажусь.

— Здравствуй теперь!

— Здравствуй, Петя. Во–от спасибо‑то, навестил. Как это ты надумал?

— Очень просто. Я тебе долг принес, — и вынимаю книгу. Он смотрит на заглавие, затем на меня.

— Вон где она пропадала. Я ее давно–о забыл.

— Читаешь?

— Глаза плохо видят. Газом чуть тронуло.

— Что же ты мастеришь? — спрашиваю, хотя вижу, что делает он колодку к граблям.

— Я вроде саперной команды. Чуть у кого что поломалось, давай починять. Бондарить учусь. Вишь, три бочонка приволокли.