Марина Гельви - Там, где папа ловил черепах

— Там у них весь интернационал, — пробурчал Игорь. — Фантазии хоть отбавляй.

Посередине озера все еще колыхалась лодка, в которой, ничего не подозревая, сидел Лева с Ламарой и Гертрудой.

— Смотри, Они еще не утонули, — попытался сострить Игорь.

Не успели мы причалить к берегу — грянул гром. Да такой, что казалось — разверзлось небо. Крупные капли захлопали по воде, и сразу хлынул ливень. Подхватывая на бегу сумки и одежду, молодежь помчалась под большой навес лодочной станции.

Под навесом, совсем рядом с нами, расположилась шумная компания Абу. Они вели себя здесь как хозяева. Прибежали под навес Отари, Роберт, Лева, Федя и другие наши ребята. Мы им рассказали о нападении «пиратов» и о том, как защитил нас их главарь Абу.

— Где? Которые?

Я стала упрашивать не ввязываться в драку.

— А еда? И вообще, как они смели?

— Их так много, и они хулиганы!

— Набьем, — уверенно сказал Отар. — Нас тоже много!

Он первым шагнул в сторону Абу, остальные так же решительно — за ним, я встала перед Отаром, другие девочки старались удержать остальных мальчиков.

— Отар, уйдем отсюда, — горячо уговаривала я. — Пусть им будет стыдно! Видишь, как они поглядывают на нас? Им стыдно, я знаю, стыдно, Отар!

Абу перехватил мой негодующий взгляд и подошел сам.

— Извините, — проговорил естественным голосом, в лодке он отчаянно басил. — Мои ребята сейчас возвратят вам все, и я как бывший летчик заверяю вас: это была грубейшая ошибка.

Отар замер. Я поняла, что его потрясло в словах Абу. Лицо его сразу подобрело, глаза стали доверчивыми.

— Вы были летчиком?

— Да! — И голос Абу опять зазвучал неестественно. — Я летал на «У-2», я учился в тбилисском аэроклубе. — Абу снова просто и весело рассмеялся: — Между прочим, давайте познакомимся. — Он протянул Отару смуглую мускулистую руку: — Жора. Я только для моих «пиратов» — Абу, — весело усмехнулся он.

Отари крепко пожал ему руку:

— А почему вы ушли из авиации?

— Печальное стечение обстоятельств.

— А все же?

— Не спрашивайте. Впрочем, зачем скрывать? Расскажу. А пока приглашаю вас на обед, а то, — он снисходительно усмехнулся, — мои люди необычайно голодны и кого-нибудь живьем проглотят.

Все мы, кроме Отара, смотрели на «людей» Абу обиженно, что и говорить — обед, который они милостиво предлагают нам, собственно говоря, наш.

Покорно усевшись вокруг перевернутой плоскодонки, мы скромно ждали угощенья. «Пираты» прыгали со страшным смехом вокруг, выражая нам знаки внимания. Абу ловко застелил плоскодонку газетами, и в тот же миг на этой бумажной скатерти появилась наша черешня, сыр, кастрюлька с голубцами, конфеты, лаваши. Верные помощники Абу в один миг разорвали лаваши на куски и построили из этих кусков две горки в разных концах «стола». Робинзон схватил Ламарину кастрюльку и стал вытаскивать чудовищно черными пальцами голубцы. Голубцы выскальзывали, тогда он стал захватывать их всей пятерней и, ужасно довольный, загнусавил монотонную восточную мелодию. Глянул на Гертруду, подмигнул, глянул на Надю, вдруг заметил их вытянувшиеся физиономии, побагровел от смущения, сказал:

— Извиняемся, мадам-джан, вилка ёхтур [67] Ехтур — нету (азерб.). .

Кастрюлька была бережно передана пам. Робинзон ретировался.

Отар разглядывал Абу как пришельца с другой планеты. Тому это нравилось. Он опять напустил на себя таинственность и забасил. Переглянулся с Робинзоном. Робинзон с силой хлопнул себя по лбу, по коленям:

— Вах, вот дает!

— Робинзон — прозвище? — отважилась спросить я. Этот вопрос интересовал меня с момента встречи в камышах.

— Не-ет, — улыбнулся Абу, пристально поглядев и задержав на мне свой взгляд.

Он так смотрел, словно думал при этом: «А не украсть ли мне тебя?» Я отвела глаза, почувствовав, что краснею. Рассердилась на себя за это смущение, но глаз не подняла.

— Робинзона так окрестили его родители. Мать этого несчастного в детстве мечтала о необитаемых островах. Потом про тропики забыла: народились Хачики, Эдуарды, Генрихи, Айкануши… Дома были тропики.

— Ну хватит, хватит! — запротестовал Робинзон. — Ты, как Шота Руставели, сейчас целую поэму сочинишь.

— Вах! Такое сравнение? — Жора был польщен.

Робинзон приволок рюкзак, достал из него шесть лавашей.

— Ручной выпечки, — со значением сказал Абу. — На Некрасовской торнэ [68] Торнэ — пекарня, где выпекают лаваши на стенках огромного кувшина, врытого в землю. На дне его прогоревший костер. знаете?

Затем они положили на газету два кружочка колбасы, головку сыра, цыцмату, редиску, тархун и… жареную курицу.

— А-о-э! — по буквам выдохнули «пираты».

Мы не выдержали: дружный хохот ознаменовал начало этого удивительного пира.

Через несколько минут и мы и воронцовские ребята чувствовали себя так, будто давным-давно знакомы. Этому, конечно, содействовали не только разговоры о событиях родного города и о нашей знаменитой футбольной команде. Под навесом лодочной станции было устроено великое застолье. Все перевернутые плоскодонки пестрели закуской — сегодня на озеро Лиси пришли выпускники из многих школ.

— Вижу, по душе вам наша жизнь, — расчувствовался Робинзон. Он сиял радушием и гостеприимством, и теперь я в нем не узнала бы сорванца, промышляющего в камышах разбоем. — Нравится вам наша полная свобода, а? Ни мамочки тут, ни папочки, ни милиции. Мы боги.

— И богам нужны верующие, — сказал Игорь. — Так что говорить о полной свободе глупо. Скажи просто, что у вас сейчас численное превосходство.

— Вах, опять начал! — вылупился на него Робинзон.

— Хватит трепаться, ты виноват, — важно заметил Абу. — Давай интересный разговор послушаем.

— Мы правда совсем свободны, — объявил «пират», сидевший рядом с Левой.

— Этого не бывает, — сказал Игорь.

— Свобода есть осознанная необходимость, — пояснил Отар.

— Горе людям, не знающим смысла своей жизни, — вставил Игорь. — Это сказал Паскаль.

— Ни на что не годится тот, кто годится только для самого себя, — заметил Отари и пояснил: — Вольтер.

«Пираты» сникли. Абу был подавлен.

— Ва-а-ах, — медленно начал он. — Здесь целая академия…

— Почему мы их не утопили? — сострил Робинзон.

— А что вы, например, скажете о высказывании Энгельса: «Жизнь есть способ существования белковых тел»?

— Значит, я белок? — оскорбился Робинзон.

— Не только, — сказал Отари. — Ты дитя на заре пробуждения человеческого самосознания.

— Но-но-но! — обиделся Абу. — Мы тоже в школу иногда ходим.

— А знаете что, приходите ко мне, — предложил вдруг Отари. — меня сейчас очень интересует авиация. Вы могли бы рассказать… — а мне можно прийти? — спросил Робинзон.