Владимир Сапожников - Счастливчик Лазарев

Женька задумчиво жевала свой георгин, пыльца цветка осыпала ее нос желтыми конопушками.

— Не умеешь ты рассказывать сказки, Сурен, — вздохнула она. — Цари какие-то, сокровища…

— Виноват, Евгения Павловна. Просто я хотел сказать, что судьба — центрифуга, которая распределяет людей по поясам. Медный, серебряный, золотой. Есть же пояс Обломовых, есть пояс героев, Эйнштейнов, Пушкиных, Менделеевых.

Артем усмехнулся:

— Аннушка Кригер сортирует людей на два пояса: на тех, с кем можно строить, и на тех, с кем не строишь.

Женька расхохоталась, и, пожалуй, слишком громко. Улыбчивый старичок за соседним столиком и две его пожилые собеседницы осуждающе оглянулись. Громко смеяться тут не полагалось. Молодой человек с загорелой, совершенно лысой головой поднял глаза от газеты и мутно осмотрелся. Два старичка, игравшие за ужином в шахматы, отвлеклись от доски, рука одного из них с зажатой фигурой повисла в воздухе.

— Аннушка Кригер — крупный философ, — захотел отшутиться Сурен. — Кем она работает?

— Она шофер бензозаправщика.

Женька снова прыснула, потом расхохоталась во весь голос, хотя причины для смеха вроде бы не было. Она выпрямилась за столом, вдруг замолчала с неожиданно вспыхнувшими щеками. Сурен проследил за ее взглядом. В дверях стояла пестро одетая компания молодых людей во главе с кудрявым блондином в шелковой рубашке. Четверо парней и очень красивая девушка в цветастом брючном костюме. У одного из парней, скуластого азиата, за спиной была гитара. Молодые люди громко разговаривали, смеялись, словно зашли в молодежное кафе, а не в солидный ресторан Дома ученых. Гривастый «гидальго» с закрученными усиками толкнул в бок перетянутого широким шелковым ремнем танцора, и они заулыбались. Рассмешила их загорелая, дынного цвета лысина молодого человека, читавшего газету. «Уж не цыгане ли нагрянули, которых обещала Женька?» — подумал Сурен. Черноволосая красавица и парни, видимо, были свитой кудрявого блондина, который стоял в дверях, бесцеремонно разглядывая публику за столиками. У него было по-девичьи капризное лицо, бледное, чернобровое. Особенным вниманием золотоволосый вожак «цыган» почтил их столик, даже улыбнулся кому-то. Женьке?

Соседи, седые дамы, переглянулись: как эта невоспитанная молодежь попала сюда? Один из шахматистов в замешательстве поставил фигурку в свой гуляш. Подобную публику в ресторан Дома ученых запрещено пускать, и ожидалось, кто-то из официанток примет меры. Но никаких мер не последовало. Напротив, легко выпорхнув из-за стойки бара, худенькая, в шиньоне с букольками, барменша заспешила навстречу блондину. Не доходя два шага, она сделала со сладчайшей улыбкой что-то вроде книксена.

За что такие почести, не понимал Сурен. Златокудрый красавец соблаговолил улыбнуться барменше и проследовать за ней к стойке, где вся компания была рассажена на крутящиеся табуретки. Кого-то из засидевшихся клиентов барменша попросила пересесть, и тотчас забулькало в стаканы.

В конце концов зал успокоился, снова зажурчала беседа, хотя пожилых дам за соседним столиком явно шокировал слишком эфемерный костюм девушки. У нее было прямоносое лицо греческой богини, сонная полуулыбка и какая-то почти детская, наивная манера «работать на публику». «Смелое декольте? Вам нравится? Можно чуточку еще. Видите, как у меня все красиво: руки, шея. И цвет кожи у меня прекрасный. Правда, вам хочется потрогать?»

Впрочем, приятно было смотреть и на парней. Отлично причесанные, со вкусом одетые, они были как-то отборно красивы, даже элегантны. Продумана каждая деталь одежды, прически: ярко, но не крикливо. Когда компания разместилась за стойкой, каждого хотелось рассмотреть в отдельности, как диковинку. Являлось желание подойти и погладить. А потом унести домой и где-нибудь пристроить в качестве комнатного украшения.

Барменша сновала за прилавком, млея от счастья прислуживать златоволосому вожаку «цыган». Вдруг он спрыгнул со своей табуретки и направился к их столику.

— Приятного вечера, — сказал он всем. — Здравствуй, Женя. Мне показалось, что ты позвала меня. Разве нет? Разрешите присесть?

Все промолчали, Женька мерила его ледяным взглядом, но это ничуть не смутило гостя. Дружелюбно улыбаясь, кивнув каждому, он сел. Это была очаровательная наглость, надо было прогнать его, одернуть, но, странно, у Сурена не хватало решимости. Артем тоже с недоумением, но как-то очень пристально разглядывал светловолосого пришельца. Крепок, ловок, руки загорелые, мускулистые. Ярко-синие глаза смотрели умно, весело, с обескураживающей искренностью.

— Александр Густавович Черных, проще — Саша. Ииженер-конструктор. Своих друзей, Женя, можешь не представлять: угадаю сам, кто они. Вы, судя по форме, летчик, но не здешний, приезжий. Убей бог, не знаю, почему так подумал. А вы ученый, и не потому только, что ужинаете в Доме ученых.

— А почему?

— У вас ироничные, чуточку грустные глаза настоящего интеллектуала…

— Благодарю за комплимент. А вы цыган?

— Цыган? — Он рассмеялся. — А почему бы и нет? Саша Черных — цыган из табора! Годится для афиши. Правда, Женя? — И так как Женька не ответила, Саша продолжал: — Быть цыганом, наверное, благороднее, чем никудышным инженером, ведь правда? А вообще я бы не хотел быть ни инженером, ни каменотесом, ни синим, ни черным, ни Иваном, ни Фрицем. Быть никем — вот моя мечта.

— Что-то не очень, простите, понятно. Как это — никем, коли, как представились, вы инженер?

— Чем не горжусь. Мое призвание — не иметь призвания. Не иметь званий. Я бы хотел заявить о себе: «Я — никто! Я ничье ничто!».

— Кто же вам мешает? — спросил Артем. — Наберите побольше воздуха в легкие и крикните: «Я — никто!». Только разденьтесь догола, а то не поверят.

Посмеявшись вместе со всеми, Саша пояснил, что так бы и должен поступить соответственно убеждениям своим, но слаб человек! Довлеет над ним беспощадная сила куска хлеба, заставляет натягивать унизительные вериги обязанностей. А ведь человеку, кроме бутерброда, в сущности, нужен лишь свет солнца и свобода.

Пока Саша говорил, за его спиной в своем шиньоне с букольками выросла, как добрый дух в сказке, барменша. На подносе бутылка шампанского и роскошная кисть винограда на тарелке. Не оглянувшись, славно все это само прилетело по воздуху, Саша принял бутылку.

— Приправим философию добрым бокалом, — предложил Саша.

— За знакомство. За тебя, Женя.

— Не стоит пить за меня, — процедила сквозь зубы Женька. — Тебя ждет твоя… свита.

— Конюшня, — усмехнулся Саша. — Подождут. Спасибо, Симочка, — поблагодарил он барменшу, которая была постарше его лет на двадцать. — Уйми, пожалуйста, Софи, обращает на себя внимание. Знаете, кто эта девушка? Итальянка из Венеции. Ужасная дура, хотя и студентка. Пьет как лошадь, конфеты пудами ест и хохочет. Ей давно надо быть в Москве, а она тут околачивается: песни мои полюбила…