Адам Шафи Адам - Кули. Усадьба господина Фуада

Фараджи подошел к ней и поздоровался:

— Шикамоо!

— Марахаба, сынок. Как дела?

— Все по-прежнему. Дай я тебе помогу, — и он поднял руку, чтобы взять у женщины котелок.

— Спасибо, сынок, не надо. Я уже почти донесла.

Фараджи проводил женщину до ее прилавка и помог ей снять ношу. Когда женщина начала подметать около своего прилавка, он нагнулся к ней и прошептал на ухо:

— Я принес листовки.

— Где они?

— Сейчас.

Он подтащил корзину к прилавку.

— Ну ладно, я пошел. Надеюсь, ты все сделаешь, как договорились.

— Не беспокойся, сынок.

Женщина развязала корзину, достала листовки и раздала их своим товаркам. Скоро под деревьями начали собираться люди. Первый покупатель, который подошел к прилавку, начал было возмущаться:

— Вот это да! Совсем обнищали! Даже мисок не стало — еду в бумагу заворачивают.

Но женщина тихо сказала ему:

— Ты бы не кричал, а поел бы и прочел, что написано в этом листке.

Мужчина заинтересовался. Поев, он расправил листок и стал читать:

Товарищи рабочие!

Пошла третья неделя нашей забастовки. Мы переживаем большие трудности и поэтому просим вас прийти на наш митинг в Мвемберекунда. Нам нужна поддержка всех рабочих страны, и одним из проявлений ее будет ваше участие в митинге, который состоится сегодня в четыре часа дня.

Прочитай этот листок и передай его другому.

Да здравствует единство трудящихся!

— Ну и дела! — удивился мужчина.

Подняв глаза, он увидел в руках у многих такие же листки. Люди собирались группами, и умеющие читать зачитывали их вслух. Женщины продолжали заворачивать еду в бумагу, но покупателей в тот день было не меньше, а больше обычного. Многие из них приходили не столько поесть, сколько прочитать, что написано в листовке, и часа через четыре все листовки были розданы, а в городе не оставалось ни одного уголка, где бы их не читали.

— Они с ума сошли, — громко говорил своему приятелю какой-то грузчик средних лет, — забыли, что собрания запрещены.

— Как бы не так! Они знают, что делают, — отвечал ему товарищ.

— Вот они сколько уже бастуют, а что из этого вышло? — не унимался грузчик. — Когда взвоют от голода, как миленькие на работу вернутся!

— Вот ты какой? Значит, если мы начнем забастовку, ты струсишь?

Подобные споры разгорались повсюду. Одни поддерживали портовых рабочих, другие сомневались. Листовки взбудоражили весь город.

В два часа дня Бакари зашел к Фараджи.

— Наши листовки читает весь город! — возбужденно выпалил он.

— А я что тебе говорил?

— Как же тебе это удалось?

— Рыночные торговки помогли.

— Да, они свое дело знают. Если бы мы попробовали распространять листовки сами, нас бы уже давно схватили.

— Они сделали для нас большое дело.

— Значит, сегодня митинг? — спросил Бакари, радостно улыбаясь.

— Да, к четырем часам мы должны быть на месте. Я уверен, что там будет полно народу — нас многие поддерживают. Давай теперь подумаем, что мы скажем.

Бакари поудобнее устроился на стуле.

— Главное, чтобы все узнали, что наша забастовка продолжается. Надо воодушевить забастовщиков, которые сейчас терпят лишения, и предупредить их, что, возможно, впереди нас ждут еще более серьезные испытания. Нужно призвать других рабочих поддержать бастующих и, может быть, прямо на митинге организовать сбор денег в их пользу. Я думаю, это не помешает: ведь денег, которые мне удалось получить в Дар-эс-Саламе, вряд ли хватит надолго.

— Ты прав. Нам нужны деньги, — согласился Фараджи.

С трех часов люди начали стекаться в Мвемберикунда и рассаживаться под манговыми деревьями в ожидании митинга. Площадь, где он должен был состояться, — открытое место с импровизированной трибуной посередине — постепенно заполнялась народом. Здесь были почти все бастующие портовые рабочие. Над площадью стоял гул.

Люди сидели на земле. Фараджи, Бакари и другие члены исполкома профсоюза расположились поближе к трибуне. Бакари встал, чтобы получше рассмотреть пришедших на митинг, и тут же гул затих. Сотни глаз устремились на Бакари: его знали и любили. Он обвел глазами площадь и посмотрел на Фараджи.

— Начинай, — сказал тот.

В полной тишине Бакари поднялся на трибуну. Он видел лица людей, познавших все тяготы и лишения бедняцкой жизни. В стороне стояла группа женщин в кангах и буибуи. За спинами у многих были привязаны дети. Пришли сюда и рыночные торговки, которые помогли рабочим созвать митинг и считали его теперь своим кровным делом.

Бакари еще раз оглядел площадь и заговорил:

— Товарищи! Я благодарю всех вас за то, что вы откликнулись на наш призыв, несмотря на напряженное положение в стране и угрозы властей. Я благодарю вас за мужество, которое вы проявили, придя сюда, презрев распоряжение правительства. Сегодня…

И вдруг Бакари заметил, что люди тревожно переглядываются. Повернувшись, он увидел четыре грузовика с вооруженными полицейскими, которые приближались к площади. Полицейские машины подъезжали со всех сторон, и Бакари понял, что площадь оцеплена.

Люди стали жаться друг к другу, пятиться, и Бакари, опасаясь, как бы не началась паника, решительно крикнул:

— Спокойно! Спокойно, товарищи! Не устраивайте давки!

Полицейские напали на безоружных людей и стали избивать их ногами и ружейными прикладами. Бакари еще не успел спуститься с трибуны.

— Бей их! — крикнул он во всю мощь своих легких. — Бей!

Разгорелось настоящее сражение. Рабочие яростно отбивались от наседавших полицейских, но нескольким "блюстителям порядка" все же удалось пробиться к трибуне. Один из них попытался ударить Фараджи прикладом, но тот ловко увернулся, а Бакари сверху ударил полицейского ногой в подбородок. Быстро обернувшись, Бакари хотел было оттолкнуть и другого полицейского, который пытался за ногу стащить его с трибуны, но в этот момент раздался выстрел, и он рухнул на руки Фараджи. Из раны хлынула кровь, тело его несколько раз дернулось, он выпрямился и затих.

— Бакари! Бакари, вставай! — крикнул Фараджи. Он еще не мог поверить в то, что произошло. Осторожно положив на землю тело друга, он встал.

— Собаки! Убийцы! — крикнул он. Увидев перед собой полицейского, он бросился на него, схватил за горло, но в этот момент раздался еще один выстрел, и Фараджи с простреленной головой упал на землю.

Сражение становилось все яростнее. Люди разобрали поленницу, находившуюся неподалеку, у печи, где выпекали лепешки, и пустили в ход поленья. Они обламывали сучья на манговых деревьях и пользовались ими как дубинками. Женщины бились плечом к плечу с мужчинами. Те из них, кто жил по соседству, сбегали домой и принесли ножи, железные прутья, жернова ручных мельниц; в оружие превратилось все, что было под рукой.