Бьянка Боскер - Винный сноб

Но сия встреча породила новый вопрос: если на самом деле мы не можем отличить одно вино от другого или если на нас так легко влияют внешние факторы, то какова все-таки разница? Почему я не могла прийти на La Paulée с бутылкой любого вина за 27 долларов вместо 275 долларов?

Просматривая свои записи с Большой дегустации, я нашла один забытый — или подсознательно вытесненный из памяти — комментарий. Эти были слова менеджера того магазина, где я покупала вино для га-ла-ужина. Потратив на бутылку почти 300 долларов, я была не очень рада их услышать.

— Конечно, — сказал он, когда я уже рассчитывалась, — и у нашего бизнеса есть свой грязный секрет: бутылка вина за тысячу долларов может быть всего процента на два лучше, чем бутылка за 50 долларов. А иногда нет и тех двух процентов разницы.

Леи Микава управляет чуть ли не единственным из связанных с вином учреждений долины Напа, которое не приветствует визитеров. Честно говоря, посторонний человек его даже не найдет. Я, по крайней мере, безнадежно наматывала круги по району.

Я приехала в винный регион Калифорнии и заблудилась на трассе 218, потому что, образно говоря, пребывала в растерянности. Попробовав священное Шато Д'Икем, которого, честно говоря, морально вовсе не заслуживала, и содержимое других мало кому доступных бутылок, я никак не могла найти ответ на казавшийся поначалу совершенно простым вопрос: что значит «хорошее» вино? На тренировках по слепой дегустации я училась отличать классическое шенен-блан от классического пино-гри. Они отличались по типу, но не по качеству, и я не знала, по каким критериям судить, хороши они или нет. Из наблюдений за сомелье, жарко спорящими по поводу тех или иных бутылок, у меня сложилось впечатление, что правильно определить вино гораздо проще, чем решить, насколько оно хорошее.

Почти час я крутилась по гравийным дорогам, безуспешно пытаясь найти исследовательскую лабораторию Леи, где она занимается изучением физиологии сенсорного восприятия и анализирует, что нравится в вине обычным людям, т. е. не винным критикам и не сомелье. Леи занимает должность директора по сенсорным исследованиям в Treasury Wine Estates — одной из крупнейших винных компаний мира, владеющей более чем семью десятками брендов, ежегодно выпускающих свыше 30 миллионов ящиков вина — от щегольского сира, который ваш дядюшка подает к столу на День благодарения, до пино-гриджо в пластиковых бутылочках, которые вы опрокидываете в самолетах. Меня больше интересовали как раз последние. Полная противоположность сокровищам La Paulée.

Энофилы назвали бы большинство бюджетных вин Трежери (Treasury) «плохими». Сама компания называет их «коммерческими» — бутылки стоимостью ниже 10 долларов — или «масстижными» (комбинация «массового» и «престижного») — стоимостью от 10 до 20 долларов. Именно этот виноградный сок в итоге оказывается в большинстве американских желудков. В 2015 году на мировых винных аукционах РХ вроде Пьера заплатили в общей сложности 346 миллионов долларов за вина наподобие Шато Д'Икем. В том же году американцы потратили почти 2 миллиарда долларов только на пять «плохих» вин: Берфут, Саттер Хоум, Вудбридж, Франзиа и Йеллоу Тэйл. Средняя сумма, заплаченная американцами за бутылку, в 2015 году стала рекордно высокой, достигнув 9,73 доллара.

Термины «коммерческое» и «масстижное» достаточно свободно мигрируют в пределах разных ценовых категорий. Бутылка вердехо за 15,99 доллара из биодинамического винодельческого хозяйства семьи Барберани в Умбрии, применяющего исключительно ручной труд, технически может относиться к категории «масстижного». Но данный термин чаще используется конгломератами, производящими вполне конкретный тип коммерческого и масстижного вина: оно не только дешевое, но и создается таким образом, чтобы вкус из года в год не менялся, чтобы напиток сохранял массовую привлекательность и мог выпускаться огромными объемами. Эти вина класса масс-маркет мы видим на полках каждого ликеро-водочного магазина или в ламинированных винных картах сетевых ресторанов. На этикетках часто изображаются какие-нибудь зверушки или «остроумные» названия, на тему которых можно пошутить возле офисного кулера с водой («Мерилин Мерло» и т. п.). И они сводят энофилов с ума. Вина вроде Йеллоу Тэйл изысканны, как «моторное масло со вкусом малины», посетовал однажды приверженец биодинамического виноделия и владелец солидной энотеки Рэндалл Грэм в одной из своих статей. Для элиты это слишком сильно обработанные, лишенные всего природного, что в них было, практически фабричные франкенвина. Их презрительно называют винными напитками, что, как мне предстояло выяснить, вполне соответствовало целям производителей.

Чтобы не полагаться на чье-то субъективное мнение, я хотела найти собственный критерий для определения того, почему эти вина хуже — если они действительно хуже. Мне казалось, что статус винного эксперта предполагает умение определять по букету вина не только то, где, когда и из чего оно сделано, но и то, насколько оно хорошо или плохо, — причем не только определять, но и объяснять словами. Любой разумный человек, пришедший в ресторан, захочет узнать, зачем ему тратить 150 долларов на вино, если за 15 долларов можно получить такое же количество ферментированного виноградного сока, а также оценить качество заказанного напитка. И каждый уважающий себя сомелье должен уметь ему это объяснить.

Но все мои знакомые сомелье отказывались раскрывать свои секреты определения качественного вина.

По их словам, отличное вино нельзя не заметить: оно «как брызги холодной воды на лице» или «ощущение, что ты стоишь на вершине горы». Оно «более интенсивное», «более экспрессивное», в нем «больше вина».

Даже Морган, обычно терпеливо сносивший мое дилетантское любопытство, разнервничался, когда на одной дегустации у дистрибьютора я затронула вопрос о качестве. Глоток бургундского Руссо Шамбертен Клоде-Без Гран-Крю из бутылки за 1200 долларов вызвал у него приступ нехарактерной немоты. Я спросила, чем это вино отличается от продегустированного ранее, стоившего в двадцать раз меньше.

— Могу я ответить, что на этот вопрос нет ответа? — взвился Морган. — Ради бога, ради Америки, ЗАТКНИСЬ. Я не буду отвечать на этот вопрос, потому что хоть что-то в мире, черт побери, должно оставаться загадкой… Отличное вино чувствуешь сердцем. Душой. Никакие качественные показатели тут не применимы. И слава богу, что в мире, где все давно измерено и подсчитано, продолжает оставаться хоть что-то, что ценится за сам процесс, за загадку, за эстетику.

* * *

Вряд ли любознательный гость удовлетворился бы рекомендацией «заткнуться, потому что хоть что-то в мире, черт побери, должно оставаться загадкой». Вот и я не удовлетворилась. Поэтому отправилась искать ответы.