Степан Давыдюк - Плененные шахматами

– Почему? – удивленно спросил приготовившийся торжествовать победу мальчик.

– Потому, что уже поздно, – изрек отец, – и тебе пора спать!

Всегда вежливо относился к своим соперникам Акиба Рубинштейн. Во время его партии с Миланом Видмаром на одном международном турнире югославский гроссмейстер предложил ничью. Рубинштейн был убежден, что его позиция лучше. Не желая, однако, обидеть своего противника, он ответил дипломатично:

– Пусть позицию оценят эксперты. Если они признают ее, как ничейную, я приму ваше предложение.

Видмар улыбнулся и через несколько ходов сдался.

Еще деликатнее поступил однажды Исаак Болеславский. В жесточайшем цейтноте, имея тяжелую позицию, Пауль Керес на авось предложил ему ничью. Белорусский гроссмейстер неожиданно согласился.

– Почему вы приняли такое решение? – спросили Болеславского, когда соперники подписали бланки.

– Если Керес в таком положении предлагает ничью, значит, она ему очень нужна, – объяснил поступок минский гроссмейстер.

Никто не любит проигрывать, а после проигрыша далеко не каждый может скрыть разочарование и вести себя с достоинством.

На закрытии одного из чемпионатов Великобритании среди школьников младшей возрастной группы (дети до 8 лет) главный судья турнира международный мастер Леонард Варден среди многочисленных замечаний сделал и такое:

– Некоторые юные джентльмены, получив проигранные позиции в партиях с юными леди, позволяли себе бестактнейшим образом предлагать партнерше ничью, а некоторые юные леди, проиграв партию, вели себя крайне несдержанно, норовя укусить партнера или расцарапать ему лицо.

Взрослые, проиграв партию, также бывают не прочь «ужалить» своего соперника. Например, Арон Нимцович, уроженец Риги, однажды после партии вскочил на стол и закричал во весь голос:

– Как я мог проиграть этому идиоту!

Несколько скромнее сдавался Давид Яновский. Он называл своего победителя величайшим пижоном в истории шахмат.

Некоторые сдаются с лицом игрока в поккер, изображая полную невозмутимость (как Рубинштейн), или искреннюю сердечность (как Эйве). Шпильман, когда ему приходилось сдаваться, не говорил ни слова – во всяком случае, не слово «сдаюсь». Вместо этого он изображал ужасное отвращение, закатывал глаза и, мотая головой, отодвигал фигуры подальше от себя, как будто они отравлены. Капабланка сдавался с видом миллионера, подающего нищему.

Метод сдачи Грюнфельда – остановить часы и уйти от столика, не взглянув на победителя.

Однако бывало, что проигравшие вообще уходили из турнирного зала, поражение фиксировалось ввиду просрочки времени. Самый известный из подобных случаев произошел с немецким мастером Куртом фон Барделебеном на турнире в Гастингсе (1895 год). Когда его партия с Вильгельмом Стейницем дошла до ключевого момента одной из величайших комбинаций в шахматной истории, Барделебен решил, что уже пора идти.

Ему поставили ноль, а Стейниц показал зрителям, как он мог добиться форсированного выигрыша необычайной красоты.

1. …Крh8 2. Л:h7+ Крg8 3. Лg7+ Крh8 4. Фh4+ Кр:g7 5. Фh7+ Крf8 6. Фh8+ Крe7 7. Фg7+ Крe8. 8. Фg8+ Крe7 9. Фf7+ Крd8 10. Фf8+ Фe8 11. Кf7+ Крd7 12. Фd6 мат!

Во время турнира в Кечкемете (1927 год) австрийский шахматист Ганс Мюллер открыл новый способ сдавать партию, спасающий, на его взгляд, если не очко, то по крайней мере достоинство. Основой этого метода является абсолютная таинственность.

Его партия была отложена. Когда в день доигрывания директор турнира Гезе Мароци открыл конверт, то увидел записанный Мюллером «ход»: СДАЛСЯ!

Очень болезненно переносят некоторые шахматисты поражения от женщин. На одном из предвоенных турниров, проходившем в Англии, бельгийский гроссмейстер Эдгар Колле ломал руки, вынужденный капитулировать перед Верой Менчик. Покидая игровой зал, он воскликнул:

– Неужели женщина меня победила? Мне было бы легче, если бы я проиграл три партии мужчине, чем одну женщине.

Еще больше был потрясен побежденный Верой Менчик на традиционном Новогоднем турнире в Гастингсе (1932–1933 год) выдающийся индийский шахматист Малик Султан-Хан. Два года он не решался вернуться на родину.

Лишь наделенные тонким юмором шахматисты легко переносят временные неудачи. Играя с Паулем Кересом в одном из матчей Латвия – Эстония, Михаил Таль уже в дебюте пожертвовал фигуру. Лидер эстонской команды задумался, потом медленно встал, не спеша снял пиджак и повесил его на спинку своего стула, снова сел и, немного подумав, принял жертву. Достаточной контригры за пожертвованный материал Таль не получил и партию проиграл.

– Я точно рассчитал варианты, – сказал он, поздравляя соперника, – однако не учел, что вы снимете пиджак.

На международном турнире (Монте-Карло, 1903 год) среди четырнадцати его участников необыкновенные симпатии зрителей завоевал французский полковник Моро, проигравший все 26 партий. Соревнование проводилось в 2 круга. Однако неудачник не утратил от этого ни изысканности манер, ни любезности. Пресса уделила «милому» полковнику внимания больше, нежели победителю турнира Зигберту Таррашу.

Администрация отеля, где остановился полковник, выделила специальное помещение, чтобы складывать там подарки, присланные популярному постояльцу. Особенно их число возросло после последнего тура. Местные шутники завалили Моро различными наборами из 26 предметов. На торжественном закрытии соревнования растроганный полковник от души поблагодарил каждого участника за преподанный урок и доставленное удовольствие.

К сожалению, очень редко так учтиво относятся к своим соперникам побежденные. Чаще бывает наоборот. С почетным счетом +6 –7 =5 проиграл матч Вильгельму Стейницу в 1866 году английский мастер Генри Эдуард Берд. Казалось бы, нечего расстраиваться, однако Берд своему крайне самолюбивому сопернику сделал комплимент:

– Вы превосходно играете, сэр, – сказал он, – думаю, даже сам великий Морфи смог бы дать вам не больше, чем пешку и ход вперед.

Многие пытаются оправдать неудачи самыми разнообразными причинами, но только не своей слабой игрой. Некий Сесил Пайн сетовал на страницах лондонской «Таймс» в 1837 году, что климат британской столицы неблагоприятно отражается на его шахматных способностях. «Во время моей долголетней службы в Индии, – писал он, – я без труда обыгрывал всех чиновников тамошней администрации. Здесь же, в Лондоне, я терплю одно поражение за другим, даже, когда получаю фору ладью».