Дэвид Даунинг - Пассовочка. Турне московского «Динамо» по Британии, 1945

Игроки «Динамо» выстроились на сцене, и каждый удостоился своей доли приветствий, прежде чем были показаны два фильма о советском спорте. Они сильно поразили публику. «Очевидно, мы знали мало, или почти ничего, о России, как о спортивной нации», – написал Том Морган в People , а вездесущий Томми Лаутон поразмышлял о «замечательных примерах великолепной физической формы, требуемой от спортсменов в Советском Союзе».

К тому моменту, когда заканчивался показ фильмов, уже много было употреблено алкоголя и собравшиеся, казалось, находились в состоянии полу-истерии. Динамовцы трижды провозгласили здравицы в честь Британии, а бритты разражались аплодисментами всякий раз, когда Сталин появлялся на экране. Русские говорили, насколько они впечатлены шотландскими галстуками и лондонским транспортом, и как их глубоко тронул теплый прием со стороны английской публики. Их посол выразил уверенность, что турне «способствовало лучшему взаимопониманию между нашими странами и движению к общей цели», и если кто-то не понял, что имелось в виду под общей целью, то имел приличие не уточнять.

Единственным отсутствующим, что выяснилось, когда полу-истерия перешла в сентиментальность, был Василий Карцев. «Он просто не любит собраний», – сказали одному из журналистов, и это объяснение было принято за чистую монету, хотя такое проявление индивидуализма шло вразрез со всем тем остальным, что происходило во время турне. Десять лет спустя тот же журналист вывел бы совсем иное заключение из отсутствия правого инсайда. Тогда бы он посчитал, что советские руководители побоялись «неправильного» поведения со стороны Карцева – излишней искренности, в лучшем случае, бегства, в худшем – и решили держать его взаперти до отлета самолета. В 1945 году можно было поверить, что Карцев заболел, или даже, что он как-то связан с одним из дружкой Берии и потому причина могла быть самой невероятной, но в голове не укладывалось, что обычный игрок мог отказаться посетить важное мероприятие просто потому, что ему не хотелось. Это шло вразрез со всем, что сообщалось британской прессе относительно верховенства принципа коллективизма, и противоречило всему тому, что в предыдущие четыре недели узнала пресса касательно принципов поведения советских. Но никто не захотел копать глубже. На реалии советского спорта и Советского Союза, как и прискорбное состояние британского футбола и британской империи, в лучших традициях предпочитали смотреть невидящим взором.

Сильный привкус фарса пропитал отъезд «Динамо», так же как и его прибытие. Команда должна была вылететь с аэродрома Нортхолт в 9 утра в четверг, но Берлин – место дозаправки – был окутан туманом, и делегации сообщили, что отлет откладывается на 24 часа. К несчастью, никто не позаботился сообщить об этом и провожающим, желавшим сказать «до свидания» русской команде, так что пока динамовцы наслаждались дополнительным днем отдыха в отеле «Империал» класса люкс, Стэнли Роуз, отобранные официальные лица, группа офицеров Красной Армии и чуть ли не вся футбольная журналистская братия, дрожали всё утро на холодном ветру аэродрома. Когда новости о задержке, наконец, достигли толпы провожающих, к одному из официальных представителей Советского посольства подошел начальник британской эскадрильи с нахальным предложением провести днем матч между «Динамо» и местной командой станции РЛС.

На следующее утро туман в Берлине рассеялся, и трем ожидавшим «Дакотам» дали разрешение на взлет. С лица Якушина не сходила улыбка, он, наконец, выбрал куклу из тех, что ему были присланы доброжелателями; Елисеева, в глазах которой были замечены слезы, сказала последнее прощай друзьям. Тема войны не осталась без внимания: сообщалось, что игроки рады тому, что несколько членов из экипажей самолетов участвовали в доставке грузов советским партизанам во время войны.

Гоночные велосипеды погрузили на борт одного из самолетов, так же как и почти две тонны багажа, бо́льшую часть которого составляли небольшие пакеты в бумажной упаковке и перевязанные лентами. Это был удачный день для производителей шотландских галстуков.

Затем по очереди, с белыми от изморози крыльями, три самолета отправились в сторону туманной взлетной полосы, их пассажиры махали руками и кричали прощальные слова из открытых иллюминаторов. Прошло еще несколько минут, и самолеты ушли в восточное небо, возвращаясь домой с героями на борту.

Прошло только семь месяцев со дня смерти Гитлера и четыре после атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Война была окончена, но она продолжала отбрасывать мрачную тень на всё – начиная с международной политики и до обычного британского ужина. На одном краю спектра постепенно проступал ужасный каталог жестокостей японцев; на другом – появлялись объявления, предлагающие уже и «десерт»: сначала финики и патока, за ними последуют мармелад, а там уже и Рождество. В ноябре была обещана канадская мебель для 150.000 домов, а также нейлон, мячи для гольфа, больше апельсинов, лимонов и грейпфрутов. Новобрачным обещали возможность выбрать первыми из 240.000 одеял, которые скоро должны были быть изготовлены, и дети опять получили походы в цирк, поскольку военный запрет на номера с дикими животными был снят. А весной ожидались даже сардины.

Нехватка товаров, вызванная военным временем, исчезнет, но другие последствия мирового конфликта будут ощущаться еще очень долго. Имперские владения воевавших наций, вынесшие японскую оккупацию, увидели проблеск будущего, которое не включало в себя постоянное подчинение капризам белой расы, и бунтарские семена уже давали свои всходы по всей планете. В Индокитае и Китае война не столько окончилась, сколько переключила скорость; на Ближнем востоке серия мятежей в Каире и Тель-Авиве дала более чем понятный намек на то, что ждало эти районы впереди. В течение месяца редакторские колонки в The Times отражали это печальное положение дел в тонах удивления и печали. Мировая война окончилась, но разве наступил мир на планете?

Но насилие не было чем-то неизвестным и дома. Преступность в Британии возросла вдвое по сравнению с предвоенным временем, и убийства происходили практически каждый день. Солдаты, вернувшиеся домой и убившие любовников своих жен, ощущали скорее общественную симпатию – нескольких даже оправдали – но 20.000 тысяч или около того дезертиров, всё еще бродивших по Британии без ясных средств существования, представляли собой очевидную угрозу. Разрушительное влияние Голливуда выглядело удобным козлом отпущения, но разочарование, дополненное постоянной нехваткой всего и вся, было более очевидным объяснением. В день, когда «Динамо» играло с «Рейнджерс», одну молодую женщину ограбили под угрозой применения ножа три другие женщины, которых она сопровождала на танцы на американскую военную базу. Все они еще носили на себе ее пальто, платье и туфли, когда их задержала полиция. Им отчаянно «не хватало одежды», сказали женщины судье, который их всех отправил в тюрьму.