Матей Вишнек - История медведей панда, рассказанная одним саксофонистом, у которого имеется подружка во Франкфурте

Разве что сливки… и то по чуть-чуть… Просто безумие, как летят годы… Еще у нас был сад… А в нем яблоня, которую отец посадил в день моего рождения… Он был такой… Каждый раз, когда мама рожала ему ребенка, он садил дерево… Когда я родился, в саду уже росли абрикос, слива, вишня и орех. Абрикос — это моя старшая сестра Брижит. Слива — мой брат Жан, вишня и орех — близняшки Мари-Жанна и Мари-Сесиль. Странным человеком был мой отец… Никто не понимал, почему он выбирал для ребенка именно то, а не иное дерево… Я всегда считал, что орех совершенно не подходит Мари-Сесиль… Но отец… в общем… в общем, он был упрямым, он никогда не отказывался от своих идей… Уже после моего рождения в саду появились ель, груша, и еще какое-то экзотическое дерево, кажется, эбеновое, которое почти не растет. Эбеновое дерево предназначалось моей сестре Карине, она потом стала танцовщицей… Знаешь… Несколько лед назад я ездил к матери и снова встретился с садом… Он оставался цел и невредим, деревья были в цвету, а мама, увидев меня, так удивилась, как будто к ней вошел не я, а сама яблоня… Впрочем, я думаю, у матери не было необходимости встречаться с нами, со мной и с братьями, ей и без нас было хорошо. Для нее мы остаемся в саду, все рядом… всегда рядом… она в самом деле привыкла проводить время сидя на веранде, глядя на деревья, глядя на нас… ожидая, когда мы принесем плоды… когда… Ладно, неважно… Надо ей как-нибудь позвонить… Сейчас пришло время яблок… моя мать… я чувствую, как она меня ест… Удивительно то, что идея старика с деревьями оказалась не лишена смысла… Как будто он знал, что однажды мать останется совсем одна… По крайней мере, у нее теперь круглый год свежие фрукты… Все начинается с вишни, еще весной… Позже появляются сливы… абрикосы… Еще позже приходит время яблок, а в конце осени созревают груша и орех… Зимой ель продолжает зеленеть, и мать может задерживать на ней свой взгляд… А эбеновое дерево… Оно растет так медленно, что создается впечатление, будто это ребенок, гуляющий возле дома. Понимаешь, это совершенное безумие… она тайком нас поедает, чтобы восполнить наше отсутствие… Ладно, что-то я разболтался. Могла бы меня остановить.

Она. Вкусный получился тошинель.

Затемнение.

Она приносит птичью клетку в черном чехле.

Она. У меня для тебя кое-что есть.

Он. Что?

Она. Существо.

Он. Птица?

Она. По правде говоря, его форма точно не установлена.

Он. Я не понимаю.

Она. Его форма… то есть, скорее, его тело… В общем, у него его нет.

Он. Оно невидимое?

Она. Не то чтобы невидимое, но его не видно.

Он. Тогда откуда ты знаешь, что оно здесь, в клетке?

Она. Когда на клетку надет чехол, оно шевелится.

Он. В самом деле?

Она. Да. Оно шевелится только в темноте. Вот послушай.

Они вместе прислушиваются.

Он. Чем это оно занимается?

Она. Точно неизвестно. Может быть, ест. Может, гуляет. А может, спит и видит сны. Или, может, поет.

Он. Поет, сейчас?

Она. Во всяком случае, оно все время что-то говорит. Но что — никому неизвестно.

Он (прислушиваясь) . Тебе не кажется, что это был крик?

Она. Не уверена.

Он. Зачем оно мне?

Она. Для красоты.

Он. Для красоты?

Она. Украсишь дом. Лучше спальню. Ему не нравится оставаться в одиночестве.

Он. А мне не нравится животное, которого нельзя увидеть.

Она. Ты вполне можешь его увидеть.

Он. Каким это образом? Оно же невидимое?

Она. Ты можешь увидеть его присутствие. Этого достаточно. А если тебе так уж необходимо убедиться в том, что оно здесь, можешь его покормить. Это просто. Снимаешь с клетки чехол, кладешь ему что-нибудь поесть, только обязательно в чистую тарелку, снова надеваешь чехол и ждешь. Оно всегда все съедает, и очень быстро. Потом, когда оно поест, снимаешь чехол и видишь пустую тарелку. Это все равно что увидеть его самого.

Он (пораженный) . И вижу пустую тарелку.

Она. Это все равно что увидеть его самого.

Он. Да, конечно…

Пауза.

Она. Ну что?

Он. Что что?

Она. Ты согласен?

Он. Чем его лучше кормить? Что оно любит?

Она. Абрикосовые косточки, петрушку… Шарики из горячего хлебного мякиша… Знаешь, вообще-то оно очень много ест… Его нужно кормить каждые четыре часа.

Он. Нет, исключено, днем меня нет дома.

Она. Не понимаю, что тут особенного? Всего-то заглядывать домой раз в четыре часа. Да, и еще соблюдать осторожность, потому что иногда оно приносит детенышей.

Он. Вот как! Одно, без пары? Яйца оно, что ли, несет?

Она. Точно неизвестно. Мне кажется, это из-за света. Всякий раз, когда с клетки снимают чехол, оно оплодотворяется светом.

Он. Значит, это самка.

Она. Возможно. Хотя, по-моему, этот вид вообще представлен только самками.

Он. Ну хорошо, а что мне делать с детенышами?

Она. Сначала можешь их погладить. Новорожденные позволяют себя гладить первые две-три минуты жизни…

Он. А чем их кормить?

Она. Понимаешь, с ними есть одна проблема.

Он. Их тоже нужно кормить каждые четыре часа?

Она. Нет, первым делом их нужно отделить от матери. Это совершенно необходимо, детеныши данного вида умирают, если сразу этого не сделать. Так что тебе придется постоянно держать под рукой маленькую клетку. Как только увидишь в большой клетке искру света, значит, малышам пора отделяться. Тогда ты открываешь клетку, три раза произносишь «цып цып цып», и малыш перебирается из одной клетки в другую.

Он. Надо же, какие умные.

Она. Да, и еще у них фантастическая память. Если ты им расскажешь какую-нибудь историю, все новорожденные малыши могут потом повторить ее тебе слово в слово. Потому что есть такие редкие моменты, когда с ними можно разговаривать.

Он. Когда?

Она. Во время затмений.

Затемнение.

Он бреется перед зеркальцем, стоящим на столе в гостиной. Она гладит ему рубашку. Создается впечатление, будто она помогает ему подготовиться к гала-концерту. Шкаф открыт, вполне возможно, что именно она выбирала ему костюм, носки, галстук, которые разложены на стульях.

Он. Скоро восемь.

Она. Откуда ты знаешь?

Он. Сосед сверху… Слышала? Он только что вернулся.

Она. Я ничего не слышу.