Франсуаза Саган - Сиреневое платье Валентины

Серж. Это зависит от того, чего вы от них ожидаете. Если вы цените ум, смелость или искренность, то таких немного.

Валентина. Но очень много мягких, знаете, и нежных в глубине души, но с ними плохо обращаются.

Серж. Тогда они начинают всего бояться и становятся такими же орангутанами, как и все остальные.

Валентина. Орангутанами или орангутангами?

Входит Мари, у нее в руках корзинка.

Мари. Тебе, кажется, лучше. Вы говорите об обезьянах?

Валентина. Да. В орангутанге есть на конце «г» или нет?

Мари. Понятия не имею. Единственное, что я знаю, это что один из них мой нотариус. Внизу мне передали записку. Я должна быть завтра у него чуть не на рассвете! За стол! Принеси стол, Серж.

Серж уходит.

Мы едим на его святом рабочем месте, Я купила печеночный паштет и курицу… Как ты, не против?

Валентина. Обожаю. И ужасно хочу есть.

Мари. Для разнообразия поешь не так, как дома. Киношники и богема едят только несъедобные вещи семгу, икру, бифштексы. Только кое-где в старых ресторанах да в простом народе еще понимают толк в настоящей еде. Наваристый суп, куриное жаркое. Вот поймешь, когда мы пере едем на улицу Бак.

Серж (возвращаясь). На улицу Бак?

Мари. Да, я вам еще не успела сказать. Я сняла квартиру на улице Бак. Роскошную. Восемь комнат, дайте только выиграть этот проклятый процесс…

Они садятся за стол.

Серж. А если не выиграешь?

Мари. Ты что, шутишь? Ты что же думаешь, нам всю жизнь жить в отеле «Акрополь»? Нет и нет, мой мальчик. Положись на свою мать: я проиграла войну в сороковом году, я проиграла кампанию в Северной Африке, но проиграть процесс против любовницы твоего отца я просто не имею права. Восемь комнат, сплошной полумрак. Никакого вида, боже сохрани. Широкие окна, кислород, поездки за город — оставим это парижанам. Мы будем жить в Париже, как в Рошфоре, — по-бальзаковски. В сумерках и в тишине. В крайнем случае беседовать. Надеюсь, ты не любишь телевизор, Валентина?

Валентина (рассеянно). Телевизор?

Мари. Она даже не знает, что это такое. Превосходно.

Валентина. Чудесно. Мы будем носить шелковые платья мышиного цвета, никогда не будем знать, какой сегодня день, а когда мы умрем, через два месяца нас найдут соседи. Боюсь только, что такой образ жизни не слишком подходит для молодого человека.

Серж. В настоящий момент у нас осталось три франка и один шанс из десяти получить наследство. Мне пока рано впадать в панику.

Мари. Серж заведет себе спортивную машину, если захочет, и будет болтаться по ночным кабаре, если захочет. Будет жить в духе времени, если этот дух ему приятен. (Усмехается.) Впрочем, мой мальчик, скорее, склонен к созерцательному образу жизни.

Валентина. А если он женится?

Мари. Поселится в новостройке, будет читать отвратительные вульгарные газеты, сменит спортивную машину на семейный «Пежо». По воскресеньям будет приезжать к нам с детьми есть фазана с шампиньонами. Для разнообразия.

Серж. Но я стану королем рекламы. Весь Париж будет оклеен моими афишами, и у моей жены будет светлая норка.

Валентина. Темная. Сейчас больше носят темные.

Серж. Она этого не будет знать, Я ей скажу, что вы — со странностями. Я ей скажу: «Знаешь, Валентина была такая красивая».

Она ему улыбается.

Мари. Вы витаете в облаках. А я говорю, как будет на самом деле.

Занавес

Та же декорация. Валентина сидит за столом спиной к зрительному залу и что-то делает. Входит Серж.

Серж. Что вы делаете?

Валентина (вздрогнув). Ничего, ничего, так — забавляюсь.

Серж. А что вас забавляет? (Идет к столу.)

Она встает.

Валентина. Это не очень интеллектуально, это переводные картинки. Я всегда их обожала, но дома никогда не переснимала. Стеснялась горничной.

Серж. Они все сдвинуты.

Валентина. Потому что вы вошли и меня испугали. Малейшее неверное движение — и все испорчено.

Серж. Простите меня.

Валентина (сухо). Пустое, но в следующий раз, будьте добры, не входите без стука. (Поворачивается к нему спиной и садится.)

Серж (поражен ее реакцией). У вас странные увлечения.

Валентина. Возможны два варианта, мой мальчик. Или я восклицаю: «Как это глупо, не правда ли, в моем возрасте?» и жеманничаю и так далее, или я упрекаю вас в том, что из-за вас все испортила — что как раз соответствует тому, что в действительности я чувствую.

Серж. Согласен. Но разрешите все-таки задать вам один вопрос?

Валентина. Какой?

Серж. Когда в последний раз вы переснимали переводные картинки?

Валентина. В последний? Разумеется, в Монте-Карло, полгода назад.

Серж. И за такой короткий срок вы совсем разучились? (Склоняется над ее плечом.)

Валентина. Не ехидничайте. Это вам не к лицу.

Серж. А что мне к лицу?

Валентина. Быть молодым человеком, который страдает от того, что не может писать картины, что не может разрешить одним махом все мировые проблемы и так далее и тому подобное. На худой конец, даже быть влюбленным в меня.

Серж. За две недели я не нашел на это времени. Пожалуйста, не сердитесь.

Валентина. Напрасно просите. (Смеется.)

Серж. Если уж быть откровенным до конца, пока мама бегала от нотариуса к нотариусу, я приобрел приятную привычку· принимать здесь, в ее отсутствие, одну молодую особу. К ней ходить я не могу, а приглашать куда-нибудь, при моих финансах…

Валентина. Боже мой… я вам мешаю?

Серж. Нет, нет! Просто я хотел вас предупредить, так как она с минуты на минуту должна прийти.

Валентина. Но вы же закроете дверь?

Серж. Разумеется. Но я боялся, как бы вам вдруг не захотелось взглянуть на мои эскизы — или попросить носовой платок.

Валентина. Вы будете с ней…

Серж. Это не исключено.

Валентина. Что ж… (Пауза.) Вы хоть сложили свои бумаги и рисунки? Вы не можете себе представить, как на некоторых женщин неприятно действует беспорядок у любовника.

Серж. Она сама наводит порядок.

Валентина. Ну, тогда она из другой половины.

Серж. Половины чего?

Валентина. Женщин. Вот. (Показывает бумагу.) Этот прекрасно вышел. Только барашек горбатенький.

Серж. Да. И пастух без ноги. Но вообще невероятный прогресс.