Сборник - Анекдоты о Ходже Насреддине

Весною вышли воины Тимурленга в поле для упражнения в стрельбе из лука. Был там и сам он, присутствовал и ходжа Насреддин. Вели они беседу, во время которой ходжа упомянул, что и он в свое время хорошо стрелял. Тогда Тимурленг велел ходже пустить стрелу. Как ни отговаривался ходжа, пришлось ему поневоле натянуть лук и прицелиться. Стрела пролетела мимо цели, и ходжа сказал: «Вот так начальник сейбанов [29]стреляет». Тогда дали ходже еще одну стрелу. И эта стрела прошла мимо цели. «А это наш градоправитель так стреляет», – продолжал ходжа. Наконец третья стрела случайно попала в цель, и тут уж ходжа не растерялся: «А вот так стреляет ходжа Хасан Насреддин», – гордо сказал он.

Однажды Тимурленгу понадобился храбрый человек из османских турок, которому он хотел дать высокую должность. Конечно, храбрых людей на белом свете немало, да только быть в свите Тимурленга – на это нужна особая отвага. Словом, никто не решался идти. Но и сказать Тимурленгу: «Нет никого» – тоже нельзя.

В общем, обратились люди к бедному ходже Насреддину, которому уже не раз приходилось исполнять «обязанности спасителя». «Ходжа, голубчик ты наш, – взмолились граждане, – только тебя здесь в нашем городе и почитает по-настоящему Тимурленг. К тому же ты изучил все его хитрости и можешь с ним ладить. Пожалуйста, возьми на себя временно эти обязанности. А там мы уж что-нибудь да придумаем».

И вот так разными способами и уговорами убедили они этого простого, сердечного человека, преданного родине и гражданам Акшехира. Итак, ходжа согласился, и предстал перед Тимурленгом.

Тимурленг знал уже про силу духа ходжи, однако приказал его испытать, и вот как. Поставили ходжу на площади; по приказу Тимурленга один стрелок нацелился в него так, чтобы пустить стрелу промеж его ног. Ходжу, конечно, разобрал страх, однако он не показал и виду и стал читать, какие умел, молитвы о спасении. Тимурленг приказал между тем продолжать испытание. Ходжа, стоя в широком бинише [30], раскинул руки. В него пустили еще одну стрелу, которая разорвала ему левый рукав. Бедный ходжа пережил едва ли не самые страшные минуты в своей жизни. А когда Тимурленг приказал стрелять так, чтобы стрела прошла через пуговицу на тулье его каука, ходже сделалось дурно, стоял он ни жив ни мертв. Хвала Аллаху, благодаря искусству стрелка и это испытание прошло благополучно.

Когда же наконец объявили об окончании испытания, ходжа немного пришел в себя. Не обнаруживая и признаков усталости или испуга, он заулыбался. Тимурленг, превознося твердость и храбрость ходжи, наградил его, и когда ему доложили, что каук и биниш продырявлены стрелами, он велел выдать ему новую одежду. Поблагодарив правителя за эту милость, ходжа сказал: «Прикажите, государь, выдать и шаровары, пусть уж будет полный комплект». Тимурленг заметил: «Ходжа, мне сказали, что шаровары твои от стрел не пострадали». Но ходжа возразил: «Ты прав, государь, от стрел они действительно не пострадали, но от меня-то очень. В них не осталось живого места. Твои люди смотрели снаружи и ничего не видели, а я хоть и не смотрел внутри, но я-то хорошо знаю, что они испачканы и пришли в негодность».

Был у ходжи в Акшехире храбрый сосед-сипахи, человек по характеру очень горячий. Возвращаясь вечером домой, он обычно еще внизу подымал крик, потом, поднявшись, опять кричал, и наконец наверху в комнате уже в третий раз слышались его выкрики.

Эта регулярность криков заинтересовала ходжу, и он спросил разъяснения у сипахи. «Ну, раз тебе так хочется знать, – сказал тот, – тогда иди за мной».

Сначала сипахи повел ходжу в конюшню. Там он показал ему статного чистокровного арабского коня. «И такой это красивый конь, – говорил сипахи, – такой уж прелестный, что словами не описать. Во время большого сражения под Никополем я на этом коне понесся впереди всех сипахи Акшехира и, окружив крестоносцев, разгромил их». Тут сипахи испустил первый крик. Вместе с ним, хотя и гораздо более спокойно, отдал должное коню и ходжа.

Потом поднялись они наверх, где сипахи показал ходже драгоценное оружие. «Вот это оружие, – рассказал он, – мои предки привезли из Туркестана; его носили на себе и во время завоевания Румелии, и под Адрианополем, и во время завоевания Болгарии, и в великой битве на Косовом поле. А вот это вооружение было на мне на Косовом поле, когда я преследовал сербов. А вот это я отобрал у рыцарей-крестоносцев в Никополе. Все это останется навеки на память моим внукам. Для меня это самые драгоценные на свете вещи». От радости сипахи вторично начал выкрикивать. Выслушав его, ходжа опять согласился, что у него есть основания так делать.

Наконец поднялись они во второй этаж. Сипахи подал голос жене, и она появилась перед ним, закрыв лицо. Он приказал ей поцеловать руку ходжи. Смотрит ходжа – красавица, луноликая, светозарная, в общем, «обворожительница сердец». «Это – родственница сербской принцессы Марицы, жены Баязида Иылдырыма, – сказал сипахи, заметив восхищение ходжи. – Когда я со своими воинами привез султану Марицу, с ней была вот эта женщина. Она влюбилась в меня. Месяцами она плакала, никому не открывала своей печали. Наконец узнала об этом сама Марица. Вышло султанское разрешение, и я наконец женился на ней. Ее ученость, добродетели, смышленость, воспитанность – все это превыше ее красоты». И здесь от переизбытка чувств сипахи опять закричал.

Ходжа, очарованный красотой женщины, не мог удержаться и произнес: «Во всех твоих случаях ты прав, сынок, безусловно и бесконечно, «от земли до неба». Прошу тебя, впредь выкрикивай и за меня разок».

Когда ходжа однажды находился в Брусе, он сторговал на базаре шерстяные шаровары за пятнадцать акча. Он велел завернуть покупку, собрался было платить деньги и уходить, но тут решил, что его собственные шаровары, в общем, не так уж ветхи. Тогда он надумал, что лучше будет купить вместо шаровар легкую джуббэ. «Я хотел купить шаровары, но передумал, – сказал ходжа лавочнику. – Вместо этого дай мне джуббэ за пять акча». – «Ладно», – согласился купец и достал подходящее джуббэ. Ходжа взял и пошел, но купец закричал: «А деньги?! Где мои пять акча?!» – «Но ведь я оставляю шаровары», – возразил ходжа. – «Да, но ты и за шаровары не платил денег!» – заметил купец. Ходжа удивленно воскликнул: «Ну? Ай-ай-ай! Странный ты человек. Да ведь я не взял шаровар, чего же буду я за них платить?»

В ту пору, когда ходжа Насреддин учился в медресе, он в связи с наступлением «трех месяцев» [31]отправился для сборов по деревням. Но куда бы он ни заходил, всюду ему вежливо отказывали: «Добро пожаловать, ходжа, но только у нас есть уже имам на рамазан». Обошел он несколько деревень, но так и остался ни с чем.