Олег Батлук - Исповедь старого молодожена [сборник litres]

Но одиноких стариков на улицах все-таки больше.

Потому что нелюбовь побеждает чаще.

Молодость ценит одинаковость, зрелость – разность.

Поэтому так много ранних браков распадается в первые годы. Юные просто не доживают до восхищения непохожестью друг друга.

Полярность, разнозаряженность двоих – это тесто для вечности. Диалектика и течение крови возможны лишь между полюсами.

Однообразное затягивается ряской.

Нет ничего скучнее, чем жить с зеркалом.

Любящие не должны взаиморастворяться до степени смешения. Взаимопоглощения на равных не бывает – обязательно кто-то уступит больше.

«Ты – это я, а я – это ты» красиво звучит в тостах и в любовных эсэмэсках, но по факту больше смахивает на психическое расстройство. Если кто-то спешит подарить другому свою личность, значит, сам он ее не очень-то и ценит.

Любовь не равно капитуляция. Никто не требует от нас опустошать амбары на радость победителю. Некоторые скелеты лучше попридержать в шкафу, не всем нравятся мультфильмы Тима Бертона. То есть про коллекцию марок, на которую в свое время ежемесячно уходило ползарплаты, может, сразу и не стоит рассказывать (а если это марки исключительно с пандами, то про нее не стоит рассказывать примерно никогда).

«Ты – это ты, а я – это я» – такой союз в разы здоровее. Например, ты – березка, а я – древесный грибок, вместе мы образуем нечто весьма фриковатое. Любовь – это не две бесцветные взаимопроникающие амебы, сладковатые на вкус. Любовь – это всегда нечто фриковатое, невозможное по отдельности.

В конечном счете, как бы кто ни топил за «родство душ» и «вторую половинку», нас всех вштыривает от непохожести. Например, моя жена обожает мед, который я ненавижу, и я восхищен этим до глубины души. Когда она с наслаждением разглядывает, как по ложке стекает тягучая, янтарная, искрящаяся гадость, я не дышу и любуюсь женой, словно передо мной – инопланетянин.

Лучше двоим не знать, из каких скважин они качают нефть для их отношений. Двери своей Нарнии надежней держать закрытыми. Каждый человек заслуживает убежища, где никто, даже самый любимый, не сможет его найти.

А уважение к закрытым дверям чужой Нарнии – это и есть подлинное доказательство любви.

Легко любить в восемнадцать, когда гормоны гектарами выкашивают здравый смысл в мозгу, и хочется, чтобы все дни были, как одна эта ночь, и чтобы утро наступило для других, для непричастных.

Легко любить на форсаже, когда от страсти подкашиваются ноги, и небеса опрокидываются разбитой тарелкой, и звезды со звоном рассыпаются оторванными пуговицами.

Легко любить безответно, когда косишь под юного Вертера, и в безответной любви можно спрятаться от ответной.

Так любить – любительская лига, не профессия, лишь легкая разминка для сердца.

Любить жену – через шум и гам, через дни и пни, через смех и грех – это уже задача для профессионалов, это лига чемпионов.

«Я скажу тебе с последней прямотой». Женившись, я стал часто вспоминать эту мандельштамовскую строчку.

Для брака «последняя прямота» – непозволительная роскошь. Есть вещи, которые двое не должны говорить друг другу никогда. Как бы ни сосала под ложечкой геростратова жажда разрушить ваш двухместный храм, который где-то из пакли, где-то на паутине, где-то на честном слове.

Любить – значит беречь друг друга от своих правд. Любовь познается по непройденным Рубиконам.

Терпеть не могу любые формы власти. Мне близко мандельштамовское «власть отвратительна, как руки брадобрея». Власть – это всегда нарушение экологии ближнего, чьи-то руки на твоем лице.

Самая уродливая форма власти – это власть в семье. Соединение двоих – очень хрупкая тайна, сплошь состоящая из паутинок, оттенков и подтекста. Двое, не обязанные быть вместе, в какой-то момент вдруг обязуются самой своей природой, своей органикой во всем хитросплетении ее клеток, быть вместе. Кровь начинает приливать в направлении другого.

Власть разрушает паутинку, она вообще не терпит сложносочиненных конструкций. Власть – это след сапога посреди вашего китайского сада камней. Это кто-то в сером за спиной, запрещающий обернуться.

Путь от одного человека к другому всегда не близкий. И все мы однажды сталкиваемся с искушением срезать дорогу напрямик через власть. Но это можно сделать только за счет любви.

Священника Владимира Амбарцумова спросили однажды, любил ли он свою жену до свадьбы.

Он ответил, что очень любил.

– А после свадьбы? – снова спросили его.

– А после свадьбы, – ответил отец Владимир, – я уже не понимал, где кончаюсь я и где начинается она.

Поль Элюар сказал созвучно: «Я так тебя люблю, что я уже не знаю, кого из нас двоих здесь нет».

Для меня это слишком высокая нота. Я так не чувствую, лукавить не стану. Но бывает, вы сидите рядом, и громко урчит живот.

– О, это у тебя, – говоришь ты жене.

– Нет, это у тебя, – смеется она в ответ.

Мне кажется, это тоже про любовь.

Любовь – это когда непонятно, у кого из двоих урчит в животе.

Потому что двое близко, и вокруг них тишина.

«Не могу наглядеться» – какая точная и глубокая идиома. Понимаешь это, только когда испытываешь, когда сам не можешь наглядеться на кого-то.

«Не могу наглядеться» – так ребенок достает из заветной коробочки свои сокровища.

«Не могу наглядеться» – словно Бог прямо у тебя на глазах творит твоего второго.

«Не могу наглядеться» – потому что память питается крошками теней, а здесь неповторимость подлинника.

Разлука – это упражнение в любви.

У каждого вальса свой сюжет.

Вальс-знакомство: две каракатицы осторожно касаются друг друга присосками, не переплетаясь щупальцами.

Вальс-прощание: один прилип намертво, второй отрывается с мясом.

Вальс-без-пяти-минут-секс: двое вертикально лежат друг на друге, выдергивая из партнера все, что плохо заправлено. Часто романтичен лишь для участников процесса и тошнотворен для сторонних наблюдателей (сами виноваты, не стойте под стрелой амура). Нередко практикуется на свадьбах, в их третьей четверти.

Вальс-политес: двое своими окоченевшими от неловкости полутрупами как бы говорят «мы не танцуем, мы просто движемся параллельно».

Но самый удивительный сюжет в вальсе – это вальс Мендельсона, танец мужа и жены.

Кто самая красивая пара на любом вечере?

Пугливые каракатицы? Разрываемые по живому из «Техасской резни бензопилой»? Жертвы случайного секса? Или, может быть, все-таки окоченевшие полутрупы?