Миервалдис Бирзе - Розовый слон [сборник]

Ну так, прежде всего — кто такой сам Бертул в этой армии носителей культуры? Бывший библиотекарь, куль-торг, по ведомостям на зарплату — даже пианист. Учитывая девятилетнюю выслугу, он возвел себя в чин лейтенанта. До пенсии в генералы не попасть, но, скажем, если посчастливится, до капитана можно дослужиться. Кто такой Касперьюст? По меньшей мере старший лейтенант. Разница в зарплате у них не особенно большая, но директору легче что-нибудь присовокупить к зарплате. Руководство драматическим кружком" к примеру, — рубль за час. Можно бы списать и не порвать национальные костюмы, барабан. Премия за квартал рублей пятьдесят. Можно придумать и еще кое-что, до чего Касперьюст никогда не додумается. А свадьбы, крестины, совершеннолетие, — говорить Бертул умел, голос, как говорится, дай бог каждому, букварь будет читать, а иной прослезится. Потом домашние званые вечера — раз в неделю… Будущее вырисовывалось ему столь же радужным, как вид налево, где на полках и на столах, подобно слоеному мармеладу, лежали простыни, полотенца, скатерти.

Решительно опрокинув рюмочку, он медленно, точь-в-точь новый Касперьюст, спускался вниз, мимо неподвижной глиняной девицы, на коричневое тело которой было надето новейшего образца летнее платье "Рижской швеи". Руководство магазина нелепо поскупилось на туфли, и ступни коричневых ног манекена были укутаны в зеленую сборчатую ткань. Забрела в траву девица, ухмыльнулся Бертул. В отделе письменных принадлежностей он купил конверты, писчую бумагу и спросил, где тут находится почта. На почте написал два письма, каждое другим почерком и с разными подписями. Бертул хотел стать хотя бы старшим лейтенантом.

Закончив осмотр магазинов, Анни спохватилась, что ни в одном вроде бы не видела Бертула. Денег у Бертула, в общем-то, нет, но все же для рюмочки всегда найдется даже у голого и в бане. Аини стала систематически проверять главную улицу. В кафе "Солнце" она спросила:

— От нашей группы отбился один экскурсант. Такой чернявый — с гладкими волосами, в желтом пиджаке… Не покупал ли он у вас что-либо из питья?

Продавщица таращила глаза:

— С черными гладкими волосами… Как бы мог выглядеть человек с гладкими волосами?

Тут Анни вспомнила, что ей принадлежит фотокарточка разыскиваемого лица. Распахнув сумочку, она выхватила фото и протянула продавщице:

— Вот он какой.

Продавщица посмотрела, посмотрела и рот раскрыла от удивления:

— Это же Гунар Цилинскис. Вы из Театра драмы?

Ой… Анни, оказывается, вытащила не тот снимок.

Гунара Цилинского, как эталон настоящего мужчины, от недавно купила в киоске и носила в сумочке…

— Нет… он не Цилинскис, но… очень похож.

Продавщица грустно вздохнула:

— Нет, не был. Такого я бы сразу узнала. Мне очень нравится, как он дает Карлену своюкровь…

Следующее кафе в универмаге. Продавщица сразу вспомнила предъявленного.

— Был, только что тут был. Все время через плечо наблюдал, кто поднимается и спускается по лестнице, а когда не смотрел, пил кофе и улыбался.

У автобусной остановки, где находилось следующее кафе, то самое, где Бертул намеревался истратить свои последние гроши, Анни встретила его улыбкой, солнечной, как локоны ее волос.

— Все осмотрели?

— Музей сегодня закрыт на ремонт, зато я нашел салон народного искусства. Обещали оленьи рога.

— Я купила билеты и уже собиралась идти к церкви, на место нашего рандеву. У нас еще двадцать минут.

— Может, зайдем в кафе?

Бертул радостно распахнул перед ней дверь. Это было мрачное кафе, город не чувствовал ответственности за его благопристойность и чистоту, потому что здесь бывали граждане всей республики. Обтерев газетой столик, Анни принесла две рюмочки южного ликера. Бертул сообщил, что ему предложили место в районном отделе культуры:

— Должность считается более высокой, чем моя, но в зарплате разницы нет. Я попросил время подумать. — Это был ход; пусть Анни не думает, что он привязан к Бирзгале. Анни в самом деле стала серьезнее, и ее серебряные серьги колыхались тихо, как вечерний звон.

По дороге домой оба задремали, Бертул сидел у окна, чувствовал плечо Анни, и его щеку щекотали ее волосы, Анни засыпала, и голова ее склонялась на его плечо. Затем она будто встрепенулась и произнесла:

— Простите, — и снова повалилась на него, на сей раз уже без цели, просто уснула на самом деле.

Естественно, что в Бирзгале Бертул проводил Анни до дома. Авоська со свертками мануфактуры и валмнер-ским окороком руки не оттягивала, но все же было рискованно: городок небольшой, и уже завтра все будут говорить, что худрук побывал у Межляжки дома, И вместе с этим известием он будет списан в глазах остальных женщин, то есть общества.

Надо было пройти мимо пустых рыночных столов. Налево в сторону реки сворачивала усыпанная гравием улочка, и они подошли к знакомому по фотокарточке домику — "чернильному пузырьку" за забором из проволочной сетки и за далиями, у которых распускались первые цветы.

— "Лаймдота", "велта рука", "королевское дитя", — Анни мощной рукой, украшенной серебряной цепочкой, нежно прикасалась к цветкам. Далии сейчас в Латвии в моде, хотя красивыми были всегда.

Бертул еще чувствовал хмель под волосами, и ало-зеленый свет предвечернего солнца превращал уединенный сад в иллюстрацию из книжки сказок. Как хорошо было бы здесь же поужинать и завалиться спать… Поди, уж нашлась бы тахта пошире.

— Подождите! — Анни ушла, оставив авоську в его руке.

Ну да, сама войдет со двора и впустит его через белую "парадную" дверь, которую открывают редко. Так и есть! В прихожей в целлофановых мешках висели зимние вещи, вдоль стены стояли в ряд вымытые бутылки для вина будущего года. Потом его ввели в просторную комнату.

— Вот одна комната. Другая маленькая. — Анни кивнула на стену, где под зеленой тяжелой занавеской, наверное, скрывалась дверь спальни. — Хозяин второй половины дома — бывший шофер больницы, теперь на пенсии. Люди тихие, лишнего не болтают.

Бертул вздохнул:

— Великолепно! Уютно!

Полированные стулья с велюровыми сиденьями, буфет с закругленными углами, карнизы для штор из сверкающего металла, телевизор накрыт вышитой цветами скатеркой, на ней глиняный кувшин. На стене среди других фотографий он приметил цветное фото размером с тетрадный листок с синим морем, пальмами и белым пароходом.

— Это на память, — пояснила Анни, и от нее веяло тяжелым ароматом лилий. — После средней школы я ездила на поездах дальнего следования, потому что ужасно хотелось вырваться из дома. Есть такое село у реки Салацы. Ну, разве что река, а само село… И так изо дня в день. А хотелось увидеть мир… Поэтому я и поступила на работу в вагон-ресторан.