Ростислав Соломко - Жизнь? Нормальная [сборник]

Каждый в этом зале был теперь одиноким, взволнованным, искренним. Человеком стал аспирант, убравший ненужные очки с растроганного лица.

— Что? Что он пел? — нетерпеливо крикнул он библиотекарше, словно сам Гасбичадзе не понимал по-русски и был здесь чужим.

Да, потрясение, которое еще продолжалось, никак не вязалось с образом человека с авторучкой. Мы даже забыли о Гасбичадзе.

И Гасбичадзе забыл о нас. Он что-то возбужденно шептал Беле, жестикулировал и почти хватал ее за полные, коричневые руки, которые она брезгливо отстраняла. Недовольный тем, что его отвлекли, он быстро вынул из кармана листок и с жестом раздражения сунул его библиотекарше.

— Исполнялась песня на бразильском языке. Читаю перевод, — объявила она угрожающе.

Я вышел первым.

С замаскированной зеленью скамейки, как из укры-тня, я пронаблюдал за выходящей и уходящей публикой. Маши и Рушницкого не было.

Вот ушла и библиотекарша. Клуб закрыли изнутри. Надо было идти спать, но там был Рушницкий. А мне хотелось прежде встретиться с Машей. Я соскучился, да и юмору будет навалом.

Пустую площадку перед клубом освещала ненужно яркая лампа. Дверь клуба отворилась и из нее вышла Бела Григорьевна. Осторожно и быстро она спускалась со ступенек высокого крыльца. В проеме двери показался Гасбичадзе.

— Бела! — в смысле «Вернись!» — крикнул он.

— Зачем я нужна каждому вам? — недвусмысленно и где-то остро поставила вопрос Бела Григорьевна.

— Бела? — вопросом на вопрос ответил певец.

— Это очень главное, — подчеркнула Бела.

— Бе-ла! — «Вот. Посмотри мне в душу!», — распахнулся Гасбичадзе.

— Я не интересуюсь, — отвела она попытку усыновить отношения предельной искренности.

— Бела, — призвал уже не к чувству, а к рассудку влюбленный.

— Чем вы занимаетесь? Я с вами спрашиваю! — с нотой обличения воскликнула киоскерша.

— Бела?! — «Ну, разве вы не знаете?» — слышалось теперь.

— Честная киоскерша и автомобильный махинатор. Вы себе думаете?! — предложила учесть контраст профессий разумная женщина.

— Бе-ела, — с подтекстом «Я готов примириться с вашей честностью», произнес бизнесмен.

— Каждому вам я на плохое не рекомендую, — очень строго оказала Бела Григорьевна.

— Бела! — как бы предупредил ее Гасбичадзе от необдуманного шага.

— Да, и еще вам раз — да! — с оттенком «Нет» отрезала Бела. Она повернулась к Гасбичадзе спиной, и ее каблучки застучали по асфальтированной площадке.

— Бела!! — надрывно воскликнул представитель местных деловых кругов и бросился за ней.

Здесь произошло неожиданное.

На ярко освещенную площадку ворвалась хромированная торпеда. Завизжали тормоза, машина на мгновение замерла, осев на заднюю ось, затем дала задний ход, повернула на широкую аллею. Словно пьяная она моталась из стороны в сторону. Качались, удаляясь, рубиновые огни.

— Бе-ла-а!! — опомнившись, взревел Гасбичадзе и рванулся вслед за похитителем.

— Амат! Мое горе. Вернись! — ковыляя на высоких каблуках, присоединилась к погоне Бела Григорьевна. Она вскоре остановилась, схватившись за сердце. — Люди, это я его вскормила! — словно бы обращаясь к народу на площади, вскричала киоскерша. — Я пригрела этого змею, этого угонщика! Ама-атМ — снова побежала она.

Фырканье мотора, крики погони, скрежет переключаемых передач пропадали вдали, а потом и совсем растворились в глубине парка.

Погасла яркая лампа у клуба. В свете немногочисленных ртутных светильников парк напоминал балетную декорацию. Кусты раздвинулись и кто-то сел на другом конце скамейки. Кто-то долго и безуспешно чиркал спичкой. Наконец вспыхнул свет в дрожавших ладонях и осветил лицо закурившего Рушницкого.

— Это вы? — удивился я.

Рушницкий поднес спичку к моему лицу и, опознав меня, ничего не ответил.

— Как… ваше предприятие?

Рушницкий молчал. Дрожал, накаляясь и притухая, красный светлячок его сигареты.

По аллее стремительно, по-мужски шла на нас женщина. Что-то очень важное, как приговор, она должна была принести сейчас, немедленно, кому-то и может быть себе.

Мы вышли из укрытия.

— Она вернулась, — потрясенно произнес Рушницкий.

Странное было у него лицо. Оно выражало страдание и озарялось счастьем. Он сделал несколько робких шагов в сторону аллеи и остановился. Его корпус стал ступенчато наклоняться, затем, вместе с правой ногой эволюционировал к горизонтали. Баланоируя руками в стойке «ласточка», Николай Иванович подломил ногу-подпорку и оказался на коленях.

Плачущее лицо Рушницкого, все его тело и дух его были обращены к Маше.

Не замечая Николая Ивановича, Маша вплотную подошла ко мне. На ее незнакомом теперь лице, гипсовом в зеленом свете фонарей, чернели глаза с мерцавшими огоньками ненависти.

— Вы меня пробовали переуступить?.. Я презираю вас… У меня есть искушение ударить вас… по лицу, ао вы весь… в какой-то мерзкой слизи.

Она спрятала руки за спину. Так вот, с руками за спиной, нескладная и обвисшая, она уходила во тьму неосвещенной аллеи.

Когда женщина теряет женственность — горе настоящее.

Я был парализован этим разрядом ненависти и тупо смотрел в сторону удалявшейся Маши. Кончиками пальцев я вытирал машинально с лица какие-то теплые брызги. Что-то очень назойливое мешало мне. Я не понимал — что? — но как в кошмаре, не мог избавиться от цепкой помехи. Какое-то крупное желтое лицо металось передо мной и яростно молча кричало. Наконец, словно в телевизоре включили звук, страшная желтая маска крикнула в меня:

— Негодяй! Ты, значит, оскорбил ее? Я сейчас уничтожу тебя, мерзавец!

Сознание возвратилось ко мне. Это был Рушницкий.

Он сделал шаг назад и, оглядев меня, со злобной рациональностью, словно протезом, нанес мне удар в пах. Я инстинктивно отстранился и, завернутый собственной ногой, Николай Иванович свалился. Беспомощно, как таракан в раковине, Рушницкий сучил ногами, вращаясь на месте. Наконец он встал на колено и по своей системе дискретных движений поднялся во весь рост. Словно боксер, вышедший из нокдауна, он бросился на меня с кулаками. Сумасшедшее лицо его было так близко, что я, как через лупу, видел крупные поры на его сером от ненависти носу. Дикие, потемневшие глаза Рушницкого выражали расчет и жажду уничтожения. Я вяло отстранял его руки, но и эта малоэффективная защита обеспечивала надежную самооборону.