Михаил Левитин - Возлюби ближнего!

…С первыми лучами солнца, взошедшего над океаном, я уже разминал плавники и собирался завтракать. Спал я плохо, тревожно и проснулся с тяжелой головой и скверным предчувствием.

Вскоре появилась и гринда. Она спала хорошо и видела хороший сон. Сон снился и мне. Тот же самый.

Так уж заведено — на всех спящих дельфинов всегда выдается один-единственный сон. По этой причине морские животные не мучают рассказыванием снов своих родственников и друзей.

Разница только в окраске снов, их цветовой гамме. Один дельфин видит все в ярких, волнующих тонах, другой — в спокойных нежно-голубых, а третий — просыпается мрачным, похожим на приснившийся ему темно-зеленый сон.

Случилось самое ужасное!

Нас поразило страшное горе.

Узнали мы о нем сразу же, как только показались на поверхности океана.

Возможно, что, всплыви мы хоть часом раньше, может быть все было бы по-другому. Но мы задержались, непростительно задержались по вине гринды.

Даже теперь, когда я пишу эти строки, щемящая боль нет-нет да и ударит в левый плавник.

Итак, всплыв наконец, мы не увидели на условленном месте нашего доброго вестника.

Утки не было. Были только следы ужасной трагедии, разыгравшейся, видимо, совсем недавно. По воде плыли остатки утиного наряда — комочек белого пуха.

Единственная свидетельница драмы, маленькая, посиневшая птичка, поведала нам подробности.

На утку налетел ястреб.

Что было дальше, свидетельница не видела. Не в силах глядеть на исход неравного боя, она, слабонервная птичка, полетела звать на помощь, но поблизости никого не оказалось.

«В это время, — впервые с досадой подумал я, — гринда третий раз чистила зубы и сметала с хвоста прилипшие за ночь ракушки…»

…Наше отплытие задержалось еще на некоторое время, но уже теперь по вполне уважительной причине.

Собрав разбросанные ястребом утиные перья, я с разрешения гринды нырнул на дно и спрятал их в затонувшей попугаевой библиотеке.

К слову сказать, позже, через много лет, благодаря этим перьям, я смог написать повесть, которую вы читаете… Хотя в океанах и встречаются иногда пернатые рыбы, но их перья не только не годны для письма, но даже нельзя употребить как зубочистки.

Между прочим, не в отсутствии ли доброкачественных перьев кроется причина того, что мы, дельфины, по количеству писателей еще очень сильно отстаем от людей?

Если за какие-нибудь минуты своего пребывания в подводном мире люди умудряются сделать сотни всяких открытий, то трудно даже представить, как бы прославился человек, который смог бы с дельфиньей скоростью совершить подводное путешествие из Индийского океана в Черное море!

— Люди не могут, — хвастливо заключил я свой монолог, — а мы, дельфины, можем!

Терпеливо выслушав мою тираду, гринда укоризненно покачала своей круглой головой, похожей на отраженную в воде полную луну.

— Некоторое сходство с людьми не дает вам основания ставить себя выше человека. Не забывайте, уважаемый, — со свойственной ей иронией добавила гринда, — мы всего только морские животные, а люди есть люди.

Спорили мы долго. Но доводы гринды были настолько вескими, что от всех моих возражений ничего не осталось.

Однако, перед тем как окончательно сдаться, я, еще продолжая упорствовать, сгоряча крикнул:

— Может быть, по-вашему, и попугай выше дельфина?

Спохватившись, что гринда может усмотреть в моих словах намек на Адвентиста, я тут же сделал соответствующую оговорку и заранее предупредил, что имел в виду попугаев вообще, а не высокочтимого папирусоведа.

Опасения мои оказались напрасными. Несмотря на искреннее восхищение Адвентистом, гринда и в этом случае старалась сохранить свою объективность.

— Попугай по природе своей лишен самостоятельного мышления, — спокойно ответила гринда. — Возьмите хотя бы стихи Адвентиста, все они только подражание древним поэтам. То же самое можно сказать о его научных открытиях — они слово в слово повторяют все, что Адвентист узнал от людей.

Кругозор попугая целиком зависит от умения копировать людей. Одни попугаи счастливы, когда им удается выругаться точно такими же словами, как ругаются люди, другие же попугаи — такие, как Адвентист, — умело подражают поэтам, ученым, изобретателям и даже политическим деятелям. Вот почему, — заключила, смеясь, свою речь гринда, — на свете так много попугаев, похожих на людей, и немало людей, похожих на попугаев.

Так, в оживленных беседах проходило это нелегкое путешествие.

Но, пожалуй, самое интересное произошло, когда мы миновали Цейлон.

— Этот район Индийского океана, — сказал я, — напомнил мне покойного отца. Здесь началась его лоцманская служба в отряде подводных лодок…

— Подождите, подождите! — оборвала меня гринда. — Ваш отец носил бескозырку?

— Да…

— И курил трубку?

— Да…

— Его звали Майна-Вира?

— Да…

— А почему вы сказали, что он «покойный»?

— Так мне сообщили родственники… Капитан подводной лодки, где служил отец, уверил их, что Майна-Вира стал жертвой курения…

— Это ложь! — трясясь от гнева и задыхаясь, проговорила гринда. — Ваш отец жив…

— Жив?

— Я его видела и разговаривала с ним еще в прошлом году. А совсем недавно мне рассказал наш общий знакомый бегемот, что Майна-Вира стал жертвой ужасного обмана… Капитан подводной лодки ушел из флота, демобилизовался и основал торговую фирму по продаже дельфинов… Вашего отца этот хищник продал за баснословную цену одному владельцу океанария.

— Если все это так, — обливая слезами себя и гринду, сказал я, — то вряд ли мой свободолюбивый папа смог пережить этот плен…

Гринда успокоила меня.

— Вы плохо знаете своего отца. У него светлая голова и крепкая воля. Такие дельфины, как он, сумеют приспособиться к любым условиям и не уронить своего достоинства.

Еще больше подробностей сообщил нам тот самый бегемот, на которого ссылалась гринда в своем рассказе.

Бегемота мы разыскали без особого труда — он жаловался на старческие болезни и потому старался не покидать насиженного места.

— Мне о нем рассказывала знакомая горбуша, — доложил бегемот, то и дело отдуваясь и громко шлепая губами. — Совсем недавно, — повторил он очень громко, потому что был глуховат и, как все глухие, считал, что мы тоже плохо слышим.

Бегемот уверил нас, что, по словам горбуши, отец, хотя и прикован толстой якорной цепью к железному столбу океанария, однако судьбой своей доволен.

— Не может этого быть, — возмутилась гринда, — его залучили обманом!