Владимир Котенко - Служебный гороскоп

Из ресторана художников развезли по домам на такси, но Простаков предпочел пройтись перед сном.

Вечер был тихий и прохладный — именно такой, какой нужен после банкета. Но переоценил человек свои способности к ходьбе. На многолюдной улице земля под ногами поплыла, будто палуба в шторм. Простаков оперся спиной об афишную тумбу.

Тут-то его и настигла милицейская машина.

Через пять минут Простаков уже был в вытрезвителе.

Наутро он был разбужен требовательным голосом, ему было велено одеться и следовать к начальнику. Простакову вставать не хотелось, он отмахивался, натягивал одеяло на голову, все никак не мог осознать печальную явь, и даже когда сел, свесив свои худые, в набухших синих венах ноги, то первым делом пришла мысль: «Боже, какие у меня некрасивые ноги». Словно бы именно это ему будет вменяться в вину.

Начальник Щукин принял клиента стоя, что само по себе было знаком уважения. На столе лежало удостоверение Простакова в развернутом виде и прочие личные вещи.

— Ай-ай-ай! Как нехорошо получилось. Член Союза художников Матвей Семенович Простаков… Ну как же вы так?

Простаков глядел в пол.

— Я шел, никому не мешал. За что? Вытрезвитель план не выполняет?

— Вы были в нетрезвом виде.

— Я никому вреда не делал.

— Для вашей же пользы и взяли. Могли бы хулиганы обидеть. Ограбить, к примеру, час поздний, а люди всякие… А ведь я, Матвей Семенович, ваши картины знаю. Даже на прошлогодней выставке был. С супругой. Над чем сейчас работаете, если не секрет?

Простакову не хотелось в подобном месте распространяться об искусстве, да и голова раскалывалась. Он неопределенно промычал.

Старший лейтенант полистал какие-то бумаги.

— Что с вами делать, Матвей Семенович? По инструкции полагается послать извещение по месту вашей службы для принятия к вам воспитательных мер.

— Этого только недоставало! — простонал клиент. — А без телеги нельзя? Штрафа хватит.

— Эх, Матвей Семенович! Вы не оригинальны. Нас об этом все просят. Прямо не знаю… Уж больно здорово вы моей супруге нравитесь. Ваши картины то есть… Есть одна мыслишка. А что, если нам заключить контракт?..

— Улицы мести?

— Ну, зачем метла? У вас такая замечательная кисть! Не могли бы вы расписать стены нашего учреждения?

Простаков поперхнулся дымом.

— То есть?

— Изобразите на них что-нибудь на моральную тему. В плане правильного воспитания людей, которые у нас гостят.

— Кхе-кхе. Занят я. Много заказов. Может, в другой раз?

— В другой раз вы к нам вряд ли попадете.

— Это уж точно. И детям закажу. Значит, антиалкогольную тему хотите?

— Вроде того. Я не буду вам диктовать и указывать. Милиция тоже кое-что смыслит в свободе творчества. Рисуйте что хотите, но так, чтобы клиент прочувствовал и устыдился.

— Мне прямо сейчас засучаться? — горько ухмыльнулся клиент.

— Зачем же! Ступайте домой, отоспитесь, полечитесь — рекомендую рассол, лучшего средства медицина пока не придумала, — а завтра милости просим. Я за вами машину пришлю. Но если не явитесь к 9.00 — бумага на вас немедленно уйдет по месту назначения.

Первую половину дня, приняв душ, Простаков лежал на кровати и тихо стонал, после обеда уже не стонал, а крепко спал. Вечером листал альбом с настенными фресками Микеланджело. И снова они поразили его своей мощью.

— Господи! — вздохнул Простаков. — Ему Сикстинская капелла, а мне вытрезвитель. Мельчает народ!

Уложил халат, краски, прочие материалы, кисти, отменил по телефону ряд встреч. Утром за ним прислали машину с надписью «Спецмедслужба» с персоналом. Взяли его тепленьким, из постели. Помогли одеться, на ходу причесали. Жена с перепугу щурила близорукие глаза и то начинала писать заявление о разводе, то сушила мужу сухари.

— Не нужны сухарики, гражданочка, — вежливо пояснил персонал. — Его там пирожные ждут. С кремом.

Несколько дюжих рук подхватили Простакова, вывели на улицу, усадили в машину. В окна высунулись сонные головы. С удовольствием констатировали:

— Все-таки влип наш гений. Прямо из дома взяли. А все из себя непьющего ангела строил.

Везли с сиреной, от которой шарахались прохожие.

Вместе с начальником Щукиным они осмотрели комнату, с полсотни квадратных метров, тесно уставленную топчанами.

— Как же работать? А эти? — указал Простаков на клиентов.

— Топчаны мы в центр сдвинем, создадим вам у стен оперативный простор. Что еще потребуется?

— Лесенка.

— Обеспечим. Желаю больших творческих успехов, Матвей Семенович.

Халтурить Простаков не привык, поэтому работал три дня. Обедом его кормили за счет милиции, завтракал и ужинал дома. Но машину просил больше за ним не присылать. Он расписал стены сценами из Страшного суда. Грешники строем маршировали в ад под командой начальника Щукина, выписанного особенно тщательно. Грешники тоже были легко узнаваемы. В первом ряду шагал, например, Петр Петрович, бухгалтер сырзавода, известный всему городу пропойца.

На другой стене была правдиво изображена геенна огненная, а в ней кипящие забулдыги, причем вполне реальные люди, взятые из этой же комнаты. Более всех страдал в огне Николай Семенович Ляхов, бывший летчик гражданской авиации, а ныне завсегдатай данного заведения. Ах, как ему было горячо в раскаленной лаве! Глаза вытаращены, волосы дыбом, иссохшие губы просят охлажденного пива, но его не завезли.

А рядом еще страшнее пытка. Копытные и хвостатые служители целиком запихивают в глотку алкаша, Шурика бутылку, а бутылка-то 0,75 — целый огнетушитель! И хоть глотка у Шурика луженая, это всем ведомо, однако Шурику тоже больно.

Простаков даже свою персону не пощадил, изобразил себя катящим на высокую гору бутыль самогона. Гора высоченная, бутыль тяжеленная, пот с Матвея Семеновича градом, силы на исходе, каждому понятно, что бутыль на вершине не удержится, вновь придется катить ее в гору. И так всю жизнь.

Сверху, по филенке, художник пустил надпись на латыни:

«Оставь надежду всяк сюда входящий».

Труд объемный, но помогли справиться клиенты, они не только позировали, но и подавали краски. Даже появились способные ученики.

В конце третьего дня Простаков вымыл руки и позвал начальника Щукина принимать работу.

Старший лейтенант долго ходил вдоль стен, бормоча:

— Знакомые всё лица!

А когда пришел в себя, то работу одобрил:

— Целеустремленно получилось, Матвей Семенович! Аллегория!

И на глазах у Простакова порвал бумагу, заготовленную для сведения Союза художников. И даже подарок за работу вручил: изящную коробку, перевязанную алой лентой. В коробке был набор: «Столичная», коньяк и апельсиновый ликер.

Последующие дни показали эффект настенной росписи. Клиенты видели картины Страшного суда, узнавали себя и знакомых, приходили в ужас, тряслись от страха, колотились в дверь, моля выпустить их на свободу.