Владимир Котенко - Служебный гороскоп

Слух о том, что Простаков создал шедевр, обошел весь город. Старший лейтенант милиции Щукин мечтал о сокращении числа клиентов, а их стало больше. Нет, то были не забулдыги, а искусствоведы, критики, просто культурные посетители, народ степенный и морально устойчивый. Их влекло искусство. С утра у дверей толпился народ. Кое-кто даже пьяненьким притворялся, чтобы без очереди проскользнуть.

— Вы в вытрезвителе были? — спрашивали друг у друга горожане.

— Слава богу, нет.

— Зря. Сходите. Там вернисаж открылся.

Щелкали фотоаппараты. У Простакова просили автограф. Ажиотаж был такой, что начальник Щукин за голову хватался:

— Они мне весь процентаж испортят. Прут и прут. Хоть и трезвые, а все равно клиенты. Беда с этим искусством, никогда не угадаешь, что к чему.

Хотел фрески замазать, но общественность не дала. Вступилась. Щукин даже нагоняй получил за то, что плохо бережет культурное достояние. Пришлось ему вытрезвитель пушистым ковром застелить и домашние тапочки выдавать. А потом появился гид, и настоящих забулдыг держать стало неудобно, поскольку школы устраивали экскурсии.

Может статься, что начальник Щукин скоро вовсе без работы останется: вытрезвитель прикроют, а на его базе организуют музей, чтобы все желающие могли видеть талантливые фрески.

А почему бы нет? Пользы больше, чем от вытрезвителя. В воспитательном плане.

Мы не разгибая спины работали на строительстве замка, когда вдруг затрубили трубы и прискакал окруженный многочисленной свитой феодал.

— Все силы на досрочное выполнение плана! — крикнул он, размахивая шпагой.

— Нам бы, ваша милость, обещанные подъемные…

— Главное — трудовой подъем. А через год каждый получит по чистокровному арабскому жеребцу и хижину.

Принцип материальной заинтересованности дал себя знать. Мы вкалывали без выходных, праздничных и предпраздничных дней, без отпусков…

— Жеребец и хижина, — заявил феодал через год, — слишком скромная награда за ваш геркулесовый труд. Я дам каждому по благоустроенной комнате и карету с упряжкой, только поработайте на совесть еще пару лет.

Мы ушли строить замок. Было холодно, голодно, но нас согревала надежда.

— Что такое одна комната на целую семью?! Что такое карета?! — презрительно воскликнул феодал через два года. — Все золото мира не окупит ваш труд! Еще четыре года, и каждый займет отдельную квартиру со всеми коммунальными удобствами и автомашину «Волга».

Могли ли мечтать об этом наши предки?! Мы плакали от радости, что наконец-то познаем теплый туалет.

— А что такое «Волга»? — осторожничали некоторые.

— Это такой конь на колесах, — пояснил феодал. — Когда накормишь его бензином, прет как наскипидаренный.

— А что такое бензин?

— Еще не знаю, — сказал феодал.

Мы вкалывали за четверых, а ночи напролет зубрили правила уличного движения. А через четыре года феодал заявил, что «Волга» и отдельная квартира недостойны нас, и пообещал нам манну небесную, молочные реки, кисельные берега и в виде премиальных — скатерть-самобранку.

В назначенный срок мы спрятались под навес во избежание несчастных случаев при падении с неба манны небесной в целлофановых пакетах, но, кроме снега, с неба ничего не сыпалось. С женами и детьми на руках, обжигаемые ледяным ветром, мы пошли к феодалу.

— Зачем пришли? — спросил он.

Мы объяснили. Феодал пожевал губами.

— Разве время уже истекло? Странно… Подождите меня у ворот. Сейчас узнаю, почему задержка…

— Как дела? — спросил феодал у главного референта по обещаниям.

— Плохо. Производство манны не наладили, скатерти-самобранки в серийный выпуск не пустили, молочные реки пересохли, кисельные берега погубила эрозия…

— Что бы еще пообещать? — задумался феодал. — Обещаю повышенный оклад, если подскажешь что-нибудь дельное.

Недоверчиво улыбнувшись, референт уткнулся в «Книгу о вкусной и здоровой пище».

— Можно пообещать пять хлебцев, которыми накормится целый город…

— Старо, как библия. Думай своей головой.

— Конек-горбунок?

— Мелочь. Лучше переобещать, чем недообещать. Как насчет золотой рыбки?

— Сейчас алхимия делает чудеса…

— В чудеса уже никто не верит. Атеисты… Ворочай мозгами, а то влеплю строгач — и это уже не обещание.

Референт замялся:

— Есть одна хорошенькая идея, но…

— Говори!

— А если им пообещать, что вашу милость скоро заменят?

— Неплохо, — сказал феодал. — Но могут поверить…

Мы уже совсем окоченели, когда феодал наконец появился на балконе.

— Придется, ребята, немного повременить. Неурожай. Землетрясение. Извержение вулкана. Засуха. Ливни. Но вы же сознательные, поймете. Вы же герои! А как только станем на ноги, каждый получит по чистокровному арабскому жеребцу и хижину.

Мы поплелись на работу. Строительство воздушного замка продолжалось.

Чтобы не отстать от стран Латинской Америки, наш животноводческий колхоз решил организовать корриду. Правление сразу взяло быка за рога. Школьники засыпали футбольное поле шлаком и песком, сделали ограду по грудь, и арена была готова. Гораздо труднее оказалось найти тореро, сказывалась удаленность от стран с развитым боем быков. Все надежды возлагались на местного дебошира по прозвищу Слон, но он струсил, прочитав «Фиесту» Хемингуэя. Остановились на местном фехтовальщике, однако его кандидатуру отклонил председатель, уж больно ловко спортсмен владел шпагой, а быка по кличке Альфонс было жалко, все-таки в хозяйстве он был единственный. Вызвался какой-то шабашник из города, он, однако, заломил такую цену, что от его услуг пришлось отказаться.

Тогда-то председатель и определил в тореро своего зоотехника.

— Кому же, если не тебе, Пашуха? Ты ж его из соски выкормил.

Тренировки начались сразу же, как только колхоз застраховал жизнь быка, а зоотехник — свою собственную.

Тореро отрабатывал на быке финты и кульбиты согласно утвержденному правлением плану. Бык — это не дворняжка, которая может показать вальс за кусок сахара. Например, он плевать хотел на красный цвет. Вместо того чтобы с налитыми кровью глазами рвать мулету, бык по прозвищу Альфонс блаженно ее обнюхивал и довольно пофыркивал. Зоотехник не щадил ни быка, ни себя. Часто после изнурительных тренировок оба в изнеможении падали на землю и засыпали друг у друга в объятиях. До корриды Альфонсу не было решительно никакого дела, и лишь по утрам он своим ревом просился на работу.

И все-таки воспитали в нем ярость. Когда бык стал реагировать на красный цвет, как таксист, и бил копытом о землю даже при виде красного носа агронома, подготовка к корриде была окончена. Быку наточили рога, выкрасили их алюминиевой краской, чтобы блестели на солнце, как новая крыша, вставили в нос анодированное кольцо.