Владимир Котенко - Служебный гороскоп

Прокруст задумал оригинальную штуку: ложе точь-в-точь по его, Прокрустову, росту. Каждый в государстве имел законное право возлечь на эту кровать, даже не имел, а был обязан. Все лишнее у него отрубалось, недостающее вытягивалось. Этот размер считался идеальным, все остальные — вредные. С помощью этого ложа Прокруст выбирал себе друга, придворного поэта, ученого (ему пришлось всего лишь отсечь голову), скорохода (ему укоротили ноги). Таким образом Прокруст выбрал себе даже жену (ее растянули в длину и чуть-чуть в ширину). Никто не имел права быть слишком маленьким или слишком большим, толстым или тонким. Конечно, не всем это нравилось. Впоследствии население в силу необходимости само росло нужных размеров, ни больше, ни меньше, ни толще, ни тоньше. Проблема, по существу, сходила на нет, но нашлись горячие головы, еще более прокрусты, чем сам Прокруст. Однажды они схватили Прокруста и потащили на Прокрустово ложе.

— Ложись! — приказали ему.

— Пожалуйста, с удовольствием возлягу, — отвечал абсолютно уверенный в себе Прокруст.

И вдруг, о ужас!

— А что же ты коленки поджимаешь?

— Ах, коленки? Пожалуйста, вытяну. Какое, однако, приятное ложе.

— Ты коленки вытянул, дорогой Прокруст, а твоя голова вылезает за рамки. Ты не умещаешься в свой стандарт.

И Прокрусту пришлось отсечь голову: за эти годы он подрос на несколько сантиметров.

— Прокруст перерос самого себя, — говорили все.

— Они там что, в гидрометеобюро, с ума посходили? — разозлился редактор. — Погода — это настроение. Хорошая погода — хорошее настроение. И мы не имеем права портить его трудящимся. Тем более что завтра праздник. Раз напишем «облачная», два — «облачная», а мне скажут: «Э! Что-то у тебя каждый раз небо тучами обложено?» Лучше написать: «Облачная погода с прояснениями». Впрочем, тоже мрачновато. В такой день можно дать людям больше.

Редактор нервно снял телефонную трубку.

— Прокопий Павлович, извините, что звоню вам в пятнадцатый раз, но тут синоптики опять свои штучки откалывают. Как быть?.. Понятно. Ясная, и только ясная, в такой день должна быть погода. Как и все в нашей жизни. А вот как быть со снегом? Да, конечно, он не осмелится пойти на праздник. А они еще и гололед обещают. Да, мне это слово тоже не нравится. Ветер? Ветер западный. Конечно, будет правильнее написать восточный, но не стоит перегибать. Пусть будет этакий бодрящий ветерок с западо-востока. Люди ждут тепло, и мы обязаны им его дать…

В праздник все вышли на улицу без пальто и зонтиков. Ну и, конечно, продрогли и простудились. А на другой день, кашляя и чихая, как обычно, ругали синоптиков.

Я проснулся от выстрела в затылок.

— Вы просили вас разбудить! Доброе утро, — услыхал я вежливый голос.

— Но вы же меня убили!

— Убил? Зачем такие слова? Когда убиваешь, нажимаешь гашетку полностью, а я только чуточку прижал курок. Зато вы сразу проснулись, увидели солнце, и это прекрасное утро, и прелесть распустившихся роз. Вы почувствовали, как в окно врывается свежий воздух.

— Но вы могли бы и крикнуть!

— Да, а если бы я вас напугал и на всю жизнь оставил заикой?

— Стащили бы с меня одеяло.

— Чтобы вы простудились?

— Ударили бы, в конце концов.

— Бить человека? Я не садист. А сколько бы мы потеряли драгоценного времени?! Пока бы вы очухались, потягивались, тянулись, приходили в себя, зевали! А время не вернешь ни за какие деньги. То, что я сделал для вас, — бесценно. Если взвесить все «за» и «против», то я вдохнул в вас жизнь.

— В крайнем случае вы могли бы выстрелить и мимо!

— А рикошетом от стены пуля могла бы поранить и вас, мой самый драгоценный человек!

— А если бы я вас разбудил подобным образом?

— Это бы вам не удалось. Я встаю раньше вас.

Наше предприятие специализируется на преобразовании природы. Немного хлопотное, но зато беспроигрышное занятие: преобразовал — хорошо, не преобразовал — еще лучше.

Каждое утро к нам в цех приносят цветы: благоухающие розы и лилии, благочестивые гиацинты, нахальный львиный зев, циничные анютины глазки, самовлюбленные нарциссы…

Мы их переделываем. Благоухающие розы превращаем в благочестивые гиацинты, циничные анютины глазки в самовлюбленные нарциссы и так далее. Канны не пахнут, мы их одеколончиком брызгаем. Львиный зев похож на бегемота, переделываем в бегемота. Желтые лилии перекрашиваем в белые, белые, наоборот, в желтые.

Но это только цветики. Мы задумались: живые цветы? А зачем они нам? Какая от них польза? Еще неизвестно, что из них вырастет. Вянут, сохнут. Преимущества неживых цветов перед живыми очевидны: они более транспортабельны, хорошо складируются, выглядят более естественно, жизненнее.

И мы стали переделывать живые цветы в неживые. Высушивали, измельчали, перемешивали, а уж из этой массы штамповочный цех ковал лилии, розы, фиалки, орхидеи и так далее.

Ах, как хороши, как свежи были искусственные розы! Они пользовались бо́льшим спросом, чем живые, а если кто и дарил настоящие цветы, то образец — какие цветы не нужно дарить.

Но у нашего руководителя на столе всегда стоял букет живых фиалок.

Я — пустыня. Великая и молчаливая. Если кто и нарушает мою тишину, то это глас вопиющего. На досуге я слушаю эти голоса. Их было много. Были громкие, на весь мир, можно только удивляться, как их никто не услышал, приходилось затыкать уши, чтобы не оглохнуть. Были слабые и тихие, которые я сама едва улавливала, даже не голоса, а шелест песчинок. Были полные надежд и оптимизма, были разуверившиеся в помощи и продолжавшие звучать по инерции.

А однажды даже прозвучал хор голосов. Это были крики человеческих душ, голоса переплелись, словно ветки, они поддерживали друг друга, словно говорили: «Крепись, друг, пока мы звучим, мы живем».

О, сколько голосов я слышала на своем веку! Я все знаю. Все прошло мимо меня.

И вот совсем недавно я была удивлена, когда один погибающий от жажды и зноя человек умирал в самом центре пустыни. Я долго ждала, пока он подаст голос, но он не подал.

— Кричи! — сказала я ему.

Он дышал тяжело и часто, высунув язык, и с конца его не капали слюни, потому что даже слюни были выпиты.

— Зачем кричать? — прошептал он.

— Может быть, кто-нибудь услышит.

— А разве есть кто-нибудь рядом?

— Никого.

— А зачем же кричать?

— Человек, пойми: этот крик нужен тебе самому, а не им.

— Неудобно как-то кричать. Вдруг услышат. Примут спросят: кто кричал, на каком основании, есть ли разрешение? А у меня нету.