Владимир Котенко - Служебный гороскоп

Инструкторы командуют, а все плывут, сидя на песке.

— Энергичнее работайте руками! Кто не плывет, тот тонет. Так… стиль кроль вы уже освоили, попробуем плыть брассом… Вытяните вперед руки, соедините вместе и разведите в сторону. Нет, так у нас ничего не получится, надо резче и плавно. Стыдно, морские волки, стыдно… Сейчас мы плывем брассом. Вы чувствуете, как ваши руки рассекают воду? А сейчас приготовились и нырнули. Ну хватит, не перекупайтесь. Это вредно. Вылезайте. Считаю до трех… Раз, два, три, четыре… А где Иванов?

— Нету.

— Значит, утонул. Начнем занятие по спасению утопающих. Вы и вы заплывайте к Иванову сзади… осторожно, утопающий силен и может легко потянуть вас за собой на дно… ударьте его кулаком по затылку… сильнее, сильнее… его надо оглушить. Ну, бейте. А теперь за волосы. Тащите на берег, вернее, в угол. Ну, хватит лить из пустого в порожнее. Перекур.

Начальник мореходки, бравый седой адмирал, был строг, но справедлив. Он за милю чувствовал: морская душа у человека или нет, выйдет из него матрос или останется он сухопутной крысой. Окончившим мореходное училище присваивалось звание «капитан дальнего плавания», а кончившим с отличием — «капитан самого дальнего плавания». Они умели водить корабли по звездам. По солнцу. По луне. По компасу с закрытыми глазами. По компасу с открытыми глазами.

Матросы лихо вышагивали на парадах, и в их красивую форму влюблялись девушки. Грудь украшали наколки.

К первой навигации было выпущено триста морских капитанов, ко второй — пятьсот восемьдесят, к третьей — более тысячи. Вскоре пустыня имела капитанов на душу населения больше, чем Англия и Либерия, вместе взятые.

Сначала мы шли пустыней в полный рост, потом брели, согнувшись в три погибели, увязая в песке, потом ползли на карачках, как годовалые дети. Скорость передвижения — пятьдесят метров в час. Температура песка — плюс пятьдесят градусов Цельсия. Нечего пить и есть. Верблюды наши давно сдохли. Последнего суслика мы изловили и съели неделю назад. Конца пути не видно.

И уже иссохли все надежды, как вдруг ранним утром, взобравшись на высокий бархан, воспаленными глазами мы увидали вдали полоску земли, покрытую зеленой растительностью. Там росли финиковые пальмы, шелестели рощи тамариска, как свечи стояли кипарисы. Дарило прохладу синее озеро. В него хотелось прыгнуть с головой и не выныривать. Ветер доносил щебет птиц. Впереди были жизнь и спасение!

— Оазис! — вскричал я. Но «вскричал» слишком громко сказано, я едва прошептал это слово.

Мой спутник все-таки меня услышал, долго смотрел на оазис, а потом грустно сказал:

— Мираж.

— Оазис, — возразил я.

— Мираж. Я специалист по пустыне. Она — моя диссертация. Я мираж носом чую. Это оптическое явление в атмосфере, при котором видны предметы, действительное местонахождение которых далеко, может, за сто верст. Оно объясняется полным отражением лучей на границе двух слоев воздуха, имеющих различную температуру…

— Ползем туда, — прошептал я пересохшими губами.

— Зачем? Я же тебе объяснил, что перед нами мираж. Он получается, когда луч света падает с очень сильным наклоном на граничащую с двумя слоями воздуха плоскость…

— Ползем! — прервал я его.

— Лишняя трата сил. Погоня за иллюзией. А я всегда был реалистом до мозга костей. Если ты не понял принцип возникновения миражей, я могу нарисовать тебе схему.

И он стал чертить схему пальцем на песке.

— Кривая линия означает ход лучей. А это — слой, дающий полное отражение.

— Ты ползешь или нет?

— Нет.

— Тогда я сам.

— Что ж, убедись на своем горьком опыте. Только имей в виду, оазис будет отодвигаться по мере твоего приближения, он заманит тебя вдаль от караванных путей, и ты погибнешь. Вернуться у тебя не хватит сил.

— Я пополз.

— Подожду тебя здесь. Но заклинаю тебя: как только увидишь, что расстояние между тобой и оазисом не сокращается, немедленно возвращайся обратно.

Песок скрипел на зубах, шея не держала голову, но я полз. И оазис не отодвигался, не убегал от меня в пустыню. Через полдня я окунулся в прохладную чистую воду озера.

Потом отполз под пальму и забылся в ее тени. Проснулся оттого, что рядом разговаривали люди.

— Жив! — закричали они и подхватили меня на руки. Меня принялись потчевать вином и яствами.

— Нет, что вы, — говорю, — спасибо… Там, в песках, умирает от жажды и голода мой друг.

Они тут же снарядили самых быстроногих верблюдов.

Мы быстро нашли моего товарища. Он уже едва дышал. Услышав наши голоса, он с трудом приоткрыл глаза.

— Ну как? — чуть слышно спросил он меня. — Убедился, что это был мираж?

— Да, это был мираж, — кивнул я.

Я опустился рядом с ним на четвереньки, и мы поползли куда глаза глядят.

Представьте себе картинку: пустыня без конца и края. Куда ни кинешь взор — песок, песок, песок. Он — под ногами, он — в воздухе, гонимый ветром, он хрустит на зубах. Он — у людей в волосах, в постели, даже в супе.

Хоть отбавляй, а его прибавляют. В газетах написали, что идут переговоры с Сахарой о закупке песка. Все пожимали плечами.

— Зачем нам песок?

— Диктуют объективные условия.

— Господи! Свой-то девать некуда.

И повезли нам песок — кораблями, поездами, самолетами. Сыпали импортный песок на наш собственный. Вышло, конечно, в копеечку.

Стал привозной песочек золотым.

Так появились свои Золотые пески.

Стали говорить, дескать, пора ее осушить. Сколько, дескать, можно жить без мелиорации.

И вот прибыли мелиораторы. Лихие ребята с большим стажем работы.

Засучили рукава. Включили насосы.

А пустыня не осушается, хоть плачь.

Оно и понятно — то труб нужного диаметра не завезли, то бензина нету, то керосина.

А то и мелиораторы запьют, ведь не ангелы, в самом деле.

Сверху запрашивают: как идет осушение?

А рапортовать нечем.

Главного мелиоратора в наказание перебросили на другую пустыню, еще более пустынную.

Новый трубы завез, бензин-керосин доставил.

Начальство шлет запрос: сколько осушено?

А нисколько.

Почему?

Вспомнили: на руки не плевали. Поплевали.

Опять не осушается. Вспомнили: рукава не закатали. Закатали. Не осушается, хоть плачь.

Тут чью-то умную голову осенило:

— Братцы! Какие же мы олухи! Прежде чем осушить, ее ведь затопить надо.

Премировали умную голову за счет депремирования, стали спешно воду подводить, чтоб потом осушить.

Пять лет качали. Глянули: уже лужи. Кричат:

— Еще поддай!

Глянули: болото.

— Поддай!

Море образовалось.

— Шуруй, вкалывай!

Вот уж и океан. Спохватились.

— Хватит! Кончай!