Владимир Котенко - Служебный гороскоп

— Хоть и могуч ты, папенька, силой да ростом удался, но я тоже женщина в теле. Слаб в коленках, чтоб меня носить.

Князь хохотнул, вдруг, словно пушинку, оторвал государыню от земли, взял на руки и понес, крупно вышагивая. Она шутя отбрыкивалась, колотила его кулаками в спину, охала:

— Пусти, изверг, уронишь!

Князь повиновался не ранее нежели подъем преодолел. Там поставил государыню на ноги, эффектно припав на колено, край ее капота поцеловал.

— Силен дамский угодник, — восторгалась императрица. — Отдам на всю Россию указ: тебя 25-летним юношей считать. Вполовину того меньше, что нынче имеешь.

Потемкин ту шутку сразу подобрал.

— На 25 не согласен, ваше величество. Ежели в 20-летнего превратишь, тогда другое дело. Тогда еще много дров наломать можно.

Пошли глядеть деревню. Восторгам числа не было. Дома были каменные, крытые, один в один деланные. На улицах росли пальмы, способные переносить русские морозы, вместо воды по трубам шло пиво, в с 11 до 19 часов и что покрепче. В потемкинской деревне не было клопов, их всех выслали по этапу, блохи, правда, еще прыгали, но глубоко подкованные. Общественные туалеты были выстроены из чистого серебра, их разрешалось посещать только по воскресеньям. Полицию в деревне за ненадобностью отменили, логично рассудив, чем меньше полицейских чинов, тем меньше преступность, затем шарахнулись в другую сторону, всех жителей целиком записали в полицейские, опять же исходя из разумного принципа: если все служат в полиции, то некому быть преступником.

У входа в село государыня увидела пугала, призванные гнать птиц с огородов. Были одеты они в короткополые суконные модные кафтаны, рубашки с кружевным жабо. Чулки и башмаки с пряжками дополняли туалет. На каждом чучеле был парик, шпага, а в руках трость и лорнет. В петлице — роза. На пугалах женского пола были платья, состоявшие из пышной юбки и узкого лифа с глубоким вырезом, пошитые из тканей тяжелых и шелковых, парчи, атласа и крепа разных тонов.

Староста Федор Стукачев встретил государыню у околицы, тоже одетый франтом, его шею украшали сразу два жабо.

— Добро пожаловать, матушка-государыня! — пробасил он, кланяясь лбом в землю.

Императрица его спросить изволила:

— Скажи, дружок, отчего у вас пугала такие чудные? Одеты уж очень как-то хорошо.

— А зачем нам рвань, матушка-государыня? Слава богу, кучеряво живем. Вот и одели их поприличнее, чтобы перед людьми стыдно не было. Особо перед иностранцами.

— Ну и как птицы? Боятся таких галантных пугал?

— Надо дырки прорезать, — сокрушенно заметил староста. — Не боятся, черти.

Вошли в деревню. Старики сидели на завалинках и клевали носами в жабо. Детишки бегали без штанов, но на шее у них тоже болталось жабо, которое они иногда применяли вместо носового платка. С вилами на загорелых плечах прошли три мужика, их мощные шеи душили кокетливые жабо. Старуха протащила на жабо упирающуюся козу. Староста Федор Стукачев крикнул бабке:

— Себе надо на шею, Матрена, а не корове. Эх, культурки тебе не хватает. Без жабо нельзя. Прибить могут.

В центре деревни играл сельский народный оркестр, а дирижировал им переодетый в крестьянина капельмейстер-итальянец Сарти. Исполнялось рондо Генделя.

Староста Федор Стукачев, приставив ладонь к уху, послушал исполняемое рондо. Огорченно заметил:

— Кажись, Дуська на арфе фальшивит. Вот баба.

Далее императрице продемонстрировали корриду, дабы доказать, что быки местные ничуть не хуже гишпанских будут, страны с высокоразвитой корридой. Посрамить заграничных коллег призван был местный бык Альфонс, который в данный момент, к ограде привязанный, бил копытом и точил рога о дерево. Был он вымыт, причесан, набриолинен, на шею ему повязали голубое жабо. Мужики и бабы подходили проститься с Альфонсом, ибо подъемом животноводства его темпераменту в немалой степени обязаны были. Они плакали и бросали ему куски соли. Альфонс хоть и волновался перед боем, но аппетита не терял.

Царица приблизилась к одному из домов и даже потрогала его руками: всамделишный ли? Не муляж ли? Нет, дом был настоящий. Основательный и даже с балконом, а его подпирал руками могучий атлант. Скульптор создал шедевр: атлант был весьма похож на живого человека и даже дышал. Австрийский посол, принц де Линь, заметил, что атлант подмигнул ему глазом, а когда принц к скульптуре приблизился, то она ему шепнула:

— Сколько времени?

— Шесть вечера.

— Ого! Что ж сменщика нету?

— Кто вы? — спросил принц. — Ожившая, как у Пигмалиона, скульптура?

— Черта лысого. Человек я.

— Но почему вы здесь стоите?

— К приезду государыни Синельников поставил. Стой, говорит, а то без тебя вид скучный. Глянуть не на что.

— А вон та полуобнаженная кариатида в хитоне натуральная скульптура? — допытывался принц.

— Какая там скульптура? Это девка Устя стоит. Что ж нет сменщика? Опять небось запил, лодырь. Может, подержишь немного? Мне отлучиться на минутку надо. Я быстро. По-военному.

— Вы бросьте и идите.

— Ага, бросьте! Хочешь, чтобы балкон обвалился. Ну, шагай, шагай… А то вон государыня показалась.

Крестьянин Ложков гостеприимно распахнул перед государыней дверь. Навстречу государыне высыпала вся многочисленная его семья. Сам хозяин был в новом, с иголочки, камзоле, жена его была в шелковую поневу одета, а детишки под казачков оформлены. Паркетные полы сверкали, на стенах висели ковры персидские, стоял клавесин, старшая дочка Авдюша на клавесинах играла. Шкаф со стеклянной дверцей был сплошь набит книгами. Выделялось полное собрание сочинений Вольтера.

— Молодец, Ложков! — похвалила государыня. — Читаешь?

— А то как же, матушка-государыня! День и ночь читаю.

— И Вольтера?

— Его также. А супругу мою Настьку от него за волосы не оторвешь. До дыр зачитала. Даже хряка накормить забывает.

Императрица руками всплеснула.

— Ах, если бы у меня все такие были крестьяне. Обскакали Францию, посрамили Вольтером. Там его книги не то что крестьянин, сам Вольтер не читал. А ты, значит, грамотный?

— Я-то? Никак нет, — простодушно пояснил Ложков.

— А твоя жена?

— Настька? Тоже не разумеет. Откудова ей?

— А детишки твои?

— Сорванцы-то? Где им!

— А как же ты читаешь, ежели неграмотный?

— Так и читаю.

— Странно. Ну-ка, прочти мне вот эту страницу из Вольтера.

Ложков взял книжку вверх ногами и наизусть стал шпарить.

— А ну, отдай мне книгу, — потребовала императрица. — Теперь читай.

Ложков и без книги сыпал как по писаному, ибо по требованию Синельникова, имея память изрядную, всего Вольтера наизусть выучил. Ему читали, он запоминал.

— Вот это да! — дивились гости.

А иностранные послы отдали срочные депеши своим государям: дескать, смысла воевать с Россией не наблюдается, коли каждый русский мужик наизусть Вольтера знает. А Ложков все цитировать продолжал: