Владимир Котенко - Служебный гороскоп

— «Самый нелепый из всех деспотизмов, самый унизительный для человеческой природы, самый несообразный и самый зловредный — это деспотизм священников…»

Государыня оборвала:

— Этого не надо, Ложков. Другое читай.

Ложков сменил пластинку:

— «Ни на что не годится тот, кто годится только для самого себя».

— Ну, это другое дело, — похвалила царица.

Ложков пригласил государыню к столу отобедать чем бог послал.

— Чай, проголодалась, ваше величество. Только не гневись. Еда-то у нас известно какая — крестьянская. Щи да каша.

— Пускай, Ложков. Отведаю. Будет другим государям упрек, что обычаев своего народа не чураюсь да нос свой кверху не деру.

— Настька, накрывай на стол! — заорал Ложков.

Жена загремела серебряной посудой. Засим на стол был подан черепаховый суп, который государыня пригубила и закатила глаза:

— Шарман! Как в Париже.

И не ошиблась: суп тот только что был доставлен из столицы Франции, и, чтоб успеть вовремя, десяток лошадей загнали. Потом были устрицы, рагу из куликов, зразы а-ля Нельсон, жареные рябчики, судак вареный под холодным соусом, паштет из свежей лососины, блины берлинские, а на десерт пюре из земляники, булочки с мармеладом, пломбир с белым вином, из напитков Настька подала холодный глинтвейн, а также пунш.

Сам Ложков почти не ел, а больше подкладывал императрице.

— Мы, матушка, не голодные, утром щей хлебавши.

Дивиться не уставая, Екатерина заявила:

— Хочу жить в такую деревню. Примут, Потемкин?

— Примут! — заулыбался князь. — Я перед старостой Федором Стукачевым за тебя словечко замолвлю.

Отобедав изрядно, государыня Ложкова поблагодарила, со своей руки перстень ему вручив. Ушла. Около дома ей попалась снова та однорогая корова с белым пятном на черном боку. Буренушка вернулась из дальнего вояжа, гремя костьми, и мычала, недоеная.

— Старая знакомая! — обрадовалась Екатерина. — Твоя?

— Моя, — ответствовал Ложков.

Настька, жена его, к шее однорогого животного припала, запричитала:

— Вернулась-таки, кормилица! Ой, лихо мне, лихо! Чего они с тобой сделали!

Едва государыня удалилась, как слуги Синельникова, к дому Ложкова бросившись, унесли ковры, клавесины, прочую мебель, а Синельников государыни подарок — перстень — с руки своего холопа содрал.

Тут на Днепр и ночь спустилась, темная, южная, пряная ночь.

Налетела гроза. Ветер дунул, целая улица вместе с домами опрокинулась, потому что, кроме дома Ложкова, все прочее было декорацией. Рухнули карточные домики. Еще одна улица воспламенилась от удара молнии, загорелись деревянные сухие щиты. Деревня сгорела начисто. Хлынул дождь, и то, что лилось с небес, было зеленым, так как краска с деревьев низвергалась на землю.

— Боже, зеленый дождь! — восторгалась императрица. — Первый раз в жизни вижу!

Вскоре костюмы стали зелено-голубыми, лица, парики такими же. Стали придворные похожи на домовых, леших, русалок и прочую нечистую силу. Жалкие, словно мокрые курицы, препровождены они срочно были обратно на галеры.

Когда все на галеры поднялись, виденными впечатлениями притомившись, государыня в большой чувствительности села писать в Петербург генерал-аншефу Еропкину письмо:

«Хорошо видеть сии места своими глазами, здесь все делается и успевает… здешние жители все без изъятия имеют вид свежий и здоровее, нежели киевские, и кажутся работящее и живее. Все эти примечания и рассуждения пишу к вам нарочно, дабы вы, знав оные, могли кстати и ко времени употребить сущую истину к опровержению предупреждений (слухов и разговоров о потемкинских деревнях. — В. К. ), сильно действующих иногда в умах людских. Все вышеописанное оспаривать может лишь слабость, либо страсть или неведение…»

В распахнутый по случаю духоты иллюминатор кто-то снаружи поскребся, а потом показалась голова и влез в царицыну каюту, подтянувшись на руках, человек. Это изрядно напугало царицу, однако стражу звать она не стала, ибо узнала в том человеке крестьянина Ложкова.

— Чего тебе? — спросила она.

Он подал ей желтый одуванчик.

— Спасибо, Ложков. Ты переплыл реку, чтобы мне подарить цветок? Ты настоящий рыцарь.

— Красивый он?

— Очень.

— Ну-ка, дунь.

Царица дунула, и одуванчик облетел, лишь голый каркас остался.

— Ну и что? — уведомилась Екатерина.

— Так и та деревня, что тебе показали нынче. Тебя водят за нос, матушка.

Императрица гневно закусила губу.

— Ах, вот ты о чем. Поди вон, холоп. Не то я скажу Синельникову, чтоб он засек тебя до смерти. Не твоего ума дело.

Ложков выскользнул обратно в иллюминатор. Тут же поплыл на своей лодке к галере с иностранными послами и свои иносказания перед ними продолжил. Он выдал все до малейшей детали. Послы сразу же дали сообщения своим государям, что воевать с государством, где люди проживают в деревнях без улиц, где улицы без домов, а дома без крыш, окон и дверей, нет никакого смысла. Такие люди непобедимы.

Прознав об этом разоблачении, князь Потемкин весьма испугался, пришел к императрице, во всем ей покаялся и стал проситься в монастырь, уверяя, что ему пора подумать о душе.

— В какой ты монастырь вознамерился? Мужской или женский?

— Мужской.

— Зря. Тебе, светлейший, больше женский подойдет. Ну, чему ты испугался, князь? Чему?

— Так все открылось, матушка! Теперь позора не оберешься, пойдут по всей Европе языки чесать, дескать, князь Потемкин показывал то, чего нету.

— Чего нету, князь?

— Ох, многого, матушка. И парков, и деревень. Изобилия нету.

— Успокойся, князь. Испей воды. Теперь слушай внимательно. Всё есть. И деревни, и парки, и изобилие. И тучные стада коров. Я своими глазами видела. Что ж, по-твоему, я слепая?

— Ты зрячая, матушка, только все это я сильно приукрасил.

— Думаешь, я не поняла? Все поняла. И хвалю, потому как не о себе пекся, а о славе и величии отечества нашего. Пускай сейчас нету, но будет, будет! Я верю в это. Ты поспешил, конечно, обогнал время, но хуже, если б иностранные послы правду нашу кондовую увидали и по всему свету трезвонили, дескать, нищета, дескать, рабство.

— Но ведь шептаться будут: показуха.

— Пускай шепчутся злые языки. Скоро устанут. Истории до них дела нету. В ней часто все шиворот-навыворот. Порой деяние великое, а следа о нем в истории никакого. А почему? Вовремя не раструбили по миру, огласки не дали. А бывает наоборот: деяние с гулькин нос, а в анналы вошло, ибо люди не дремали, себя с лучшей стороны показали. Все хорошее выпятили, худшее спрятали. Что значит: видела я или не видела? Можно видеть то, чего нет, и не узреть то, что имеешь, все зависит от государственного интереса.

Князь в восторге глядел на эту женщину.

— Матушка, значит, ты давно догадывалась, ну, в смысле обмана…