Владимир Котенко - Служебный гороскоп

— Не мешайте. Давайте его послушаем.

Еремин согласился с ней:

— А почему бы и нет? Немому всегда дать слово можно. Пусть говорит что хочет.

Медведев молчал.

— Эй, парень! У нас регламент. В прениях можно промолчать только пять минут. Очень красноречивое молчание! Всем досталось на орехи! Говори, а то могут подумать, что ты молчишь не о том, о чем надо.

Медведев откашлялся и заявил:

— Мы строим мост вдоль реки!

Наступило всеобщее изумление. Тревожно сверкнули очки Еремина в свете люстры.

— Что?! Медведев, вы умеете говорить? — сказала Валентина Егоровна.

— Чудо! Чудо свершилось! — заплакала от радости тетя Зоя. — Заговорил! Излечился! Дай я тебя обниму!

Со всех сторон к Медведеву потянулись руки, его обнимали, хлопали по плечу. Он и сам стоял удивленный, ошеломленный. Еще бы, столько лет молчать и вдруг заговорить! Пока еще все обратили внимание на сам факт превращения немого человека в говорящего, но потом стал доходить смысл сказанного. Еремин произнес:

— Это хорошо, что у тебя прорезался голос, теперь одним выступающим на собрании будет больше. Но повтори, что ты сказал.

— Мы строим мост вдоль реки! — твердо повторил Медведев.

Будто ужаленная, вскочила Матильда.

— Ну вот что, Великий Немой! Ты говори, да не заговаривайся.

— Типун тебе на язык! — присовокупила тетя Зоя. — А ну дыхни! Ты у Варьки, случаем, не был?

— Не был, — сказал Медведев.

— А вы радовались, что он заговорил, — покачал головой Еремин. — Конечно, в нашей работе еще немало недостатков. Да, у нас есть текучесть кадров, бывают прогулы, меня, к примеру, можно упрекнуть в кабинетном стиле руководства, но…

— Но направление не тронь! — заорала тетя Зоя и показала Медведеву увесистый кулак.

Медведев возразил:

— Надо в корень смотреть!

— Цыц, сопляк! — зашикали с разных сторон. — Молчи!

Медведев заявил, что никогда больше не замолчит. Что у него нет интереса называть черное белым, поскольку невеста на том берегу ждет, все глаза проглядела. А если они тут будут век ковыряться, то ее обязательно уведут.

— А ведь какой хороший парень был! — поджал губы Еремин. — Нарадоваться на него не могли. Работал себе и помалкивал. Друзьям не грубил, начальству не перечил, женщинам не хамил, по поводу отдельных недостатков не брюзжал. Глядел я на тебя, парень, и думал: вот бы все так рот бы закрыли и только бы работали. И зачем ты только заговорил?

— Тут поневоле заговоришь, даже закричишь.

Потом навалилась Матильда:

— Ишь, какой умник! Значит, он видит, что мост не туда идет, а мы нет? Значит, мы слепые котята? Это клевета!

— Да, конечно, это навет на наш мост, — сказал Еремин.

— Да за такое надо в шею гнать! За клевету привлечь. Такая статья есть в кодексе.

— Вы идете не туда! — упрямо твердил Медведев.

— Значит, будем оформлять за клевету? Надо оберегать мост от всяких недругов, — стал что-то быстро писать Еремин, скорее всего, заявление куда надо.

И тут встала Валентина Егоровна, жена Рогачева, плановик мостоотряда.

— Я против! Не надо клеить ярлыки. Это он по молодости лет сказал. Простим его на первый раз. Глупый еще! Несмышленыш! Зачем ему анкету портить?

Ее поддержала тетя Зоя:

— Правильно, майна! Легче, а то парня придавим!

— Бери его на поруки, тетя Зоя, — раздались голоса.

— И возьму! Всей бригадой возьмем! Перекуем!

Еремин остался доволен таким поворотом.

— Ну и правильно! Мы его строго осудили, пока этого достаточно. Но если еще раз повторится, пеняй на себя, парень. Мы никогда не против деловой, конструктивной критики, но поклеп возводить не дадим. Товарищи, что все-таки будем делать с мостом?

— А что? Он, считай, готов! — сказала тетя Зоя.

— Да, но не через реку.

— Пускай не через реку, но готов. И главное — вовремя! Комиссия явится принимать, а он в ажуре. Даже длиннее, чем нужно, на полкилометра. Взойдет комиссия на мост и пойдет, пойдет…

— Куда пойдет? — усмехнулась Валентина Егоровна печально.

— Куда захочет, туда и пойдет!

С собрания тетя Зоя и Великий Немой вместе пошли к реке. Солнце зашло, духота спа́ла, с реки тянуло холодком.

— Благодать! — вальяжно сказала тетя Зоя. — Посидим у воды минут пять. Подышим простором.

Они сели.

— Не знаешь, где яхту купить? — спросила тетя Зоя. — Есть у меня заветная мечта. Яхту хочу. Купить бы и двинуть на ней вдоль моста. Пускай все завидуют.

— Спасибо вам, тетя Зоя.

— За что?

— Спасли вы меня на собрании.

— А в другой раз помалкивай. Заварил кашу.

— Но взгляните сами. Вон река, вон мост. Куда он идет?

Тетя Зоя спокойно ответила:

— Вдоль берега.

— Значит, и вы прозрели наконец!

— Давно увидела.

— А что же молчали?

Тетя Зоя зачерпнула ладонью воду, швырнула ее далеко в реку.

— Вижу, но соплю в тряпочку.

— Почему?

— А чего зря орать-то? Мое дело работать без брака. Тут ко мне не подкопаешься. Швы варю — комар носа не подточит.

— А почему другие не видят? Слепые, что ли? Еремин, например?

— Главный активист-то? Может, и не видит. Как страус, вся голова в бумагах.

— А Матильда?

— Секретарша-то? Она, кроме своего начальника, ничего не видит. Как кошка влюблена.

— А Валентина Егоровна?

— И ей Рогачев свет застит. Сильная любовь, килька, она иногда будто тюрьма.

— А что проектировщики? Где их контроль?

— С них-то вся ахинея и началась. Плохо мост к месту привязали, а мы, когда сюда прикатили, тоже долго не всматривались. Давай, давай! Темпы, темпы! А тут туманы по полгода стоят. Когда хватились, видим, полкилометра отмахали. Вдоль берега оно даже с руки строить. Земля под боком, стройматериал подавать легче. Ну, я пошла, и ты ступай, а то завтра на работу рано. — И тетя Зоя легко поднялась.

— Я не выйду.

— Прогуляешь денек? Лады, отдохни, так и быть, восьмерку обеспечу. Но послезавтра чтоб как штык.

— Я и послезавтра не выйду.

— Ого! Загул, что ли?

— Вообще такой мост строить не буду. И Рогачеву телеграмму дам. Пусть знает, что здесь творится.

— Себе хуже сделаешь, понял? Ну все, я пошла. Покудова! А все-таки где бы мне яхту купить? Хочется, аж душа замирает!

Получив телеграмму, Рогачев долго летел на самолете, потом его сутки трясло в поезде, далее пересел в персональную машину, которая встретила его у вокзала, и вот он подъезжает к мосту. Сельская дорога петляет между холмами, будто путает следы, то нырнет вниз, то вверх пойдет, как кривая достижений, то вообще сделает какой-нибудь немыслимый поворот в обратную сторону. В столице, в гостиничном номере, измотанный донельзя беготней по разным инстанциям, толкотней в высокопоставленных передних, то бишь приемных, лежа на койке и смежив веки, Рогачев воображал себе свой мост. Воочию не видел он его ни разу, но хорошо представлял себе его легкие арки, могучие быки, стремительные контуры. Вот он мысленно входит на свой мост, крупно шагает, его широкое квадратное лицо гладит ветерок с того берега, как ладони любимой, вода с монотонным брюзжанием обтекает опоры, ей, свободной от века, не по вкусу, что люди поставили преграды на ее пути, вот шагает Рогачев и шагает, а мост такой длинный, что конца ему нету, уже и ноги ломит и в теле приятная усталость. И вдруг на полпути мост обрывается почему-то, и Рогачев летит в воду. Такие были ему видения, такие были сны.