Александр Карнишин - Армейские байки [Сборник рассказов; СИ]

— Разрешаю, — бросает, даже не пошевелившись, не привстав. Каждый из бойцов делает пол-оборота в сторону «своего» сержанта, и по очереди, по тому, кто подошел раньше, докладываются:

— Товарищ сержант! Рядовой Кузнецов по вашему приказу прибыл!

Товарищ сержант, рядовой Воробьев по вашему приказу прибыл! Теперь сержанты смотрят на них, переглядываются, кивают что-то друг другу.

— Вольно! Продолжать подшивание. Две фигуры в сапогах, защитного цвета брюках, белых рубахах и шапках синхронно разворачиваются кругом через левое плечо, в ногу ахают первые шаги строевым, а потом переходят на бег и возвращаются к своим ниткам-иголкам.

— Ну, что? — спрашивает Фадеев.

— Что-что, — бурчит Павлов. — По-моему, одинаково.

— Да вы что? — возмущается Васильев. — Какое же одинаково? Это ты своего Кузю длинного с моим «воробушком» сравниваешь, и говоришь — одинаково? Да, выходит, мой в два раза лучше, раз одинаково!

— Ну, хорошо… Пробуем одинакового роста?

— Идет!

— Рядовой Спиряков!

— Я!

— Рядовой Лежнев!

— Я!

— Ко мне! Ко мне! …Который день во взводе отрабатывается «подход-отход».

— Взво-о-од, строиться на ужин! Двоих уже отослали раньше в столовую, чтобы накрывали на стол, а теперь все вместе строем, а может еще и с песней, пойдут туда же.

Есть хочется все время. Во-первых, холодно, и на холоде быстрее сгорает все, что ни съешь, а во-вторых, большинство просто не были готовы к нагрузкам. К постоянным физическим нагрузкам и недосыпу.

Поэтому команду к построению ждали, и строй сформировался в какие-то секунды. Все немного расслабились последние три дня. В казарме шел ремонт, а теперь еще покрасили полы, и их взводу выпало жить в это время в спортзале. Перетащили койки, поставили у стены, промыли полы, тумбочку выставили около входа, на тумбочку — дневального. Вот, вроде, и переселились. Конечно, в казарме теплее и привычнее, но зато спортзал не «на ходу», офицеры их как будто забыли, дежурный по части не заходил уже неделю. Ну вот… Сглазили.

— Взвоо-о-о-о-од! — истошно орет дневальный от входа. — Смир-р-рно! Дежурный — на пост дневального! Но на пост дневального, к выходу, вместо дежурного грохочет набойками Павлов, за три шага переходит на строевой, рука его подлетает к виску, разворачивая ладонь только в верхней части движения:

— Товарищ майор! Взвод построен для приема пищи! Заместитель командира взвода — старший сержант Павлов! Майор Одиница выслушивает, вытянувшись во все свои почти два метра, тоже держа руку у виска. Выслушав, резко бросает ее вниз и делает шаг вперед, прямо на Павлова, но тот, тоже опустив руку, делает широкий шаг в сторону, разворот, и вот он уже за плечом командира батальона, делает страшные глаза взводу. Все стоят — боятся шевельнуться. Одиница печатает блестящими хромовыми сапогами, как гвозди вколачивает, идет вдоль строя, всматривается в лица:

— Ишь, белая кость… Скрылись, значит? Волю почувствовали?

Командира своего забыли? Внезапно останавливается, резко оборачивается к Павлову:

— Все в строю?

— Никак нет! Двое в столовой, накрывают, товарищ майор…

— Ну, двое — это не страшно. Командуй «вольно». Посмотрим вблизи на твоих орлов.

— Взвод, вольно! Общий выдох. Он же — вздох. Комбат не уходит, комбат что-то задумал. Ужин отодвигается. В ближайшие полчаса комбат устроил взводу пробежку вокруг зала, отжимание на кулаках от пола, подтягивание на турнике («Блядь, — шепчет сержант Фадеев, — говорил же старшому — разобрать надо все это!»). Нормативы сдаются, тут же выставляются оценки, тут же принимаются зачеты в рамках военно-спортивного комплекса. Комбат потихоньку из тигра превращается в сытого и довольного удава.

— Неплохо, неплохо… …И тут дверь распахивается и вбегает Воробей с криком:

— Какого хуя вы тут яйца чешете? Все уже остыло! Ой!.. Товариш майор, разрешите обратиться к товарищу старшему сержанту!

— Не разрешаю. Воробьев? — комбат спрашивает для порядка. Он знает наизусть все их личные дела.

— Я!

— К снаряду! — и пальчиком на турник показывает. И снова взвод вздохнул. Воробей и турник — несовместимы. Воробей маленький, да еще и худой, слабый. Недокормленный с детства какой-то. Говорит, у них в Донецке много таких. Воробей подходит к турнику, смотрит снизу вверх на перекладину, плюет на руки, подпрыгивает — и срывается. Павлов подхватывает его подмышки и приподнимает вверх, пока руки того не ухватываются за блестящую трубу.

— Ну, орел-воробей, — похлопывает себя по брючине перчатками комбат. — Норматив знаешь?

— Так точно! — хрипит полузадушено тот. Он извивается, он раскачивается, он пытается оттолкнуться от воздуха ногами, и наконец касается подбородком перекладины.

— Раз, — говорит комбат. — Павлов, придержи своего червяка, он же турник оторвет! Павлов подходит сзади, останавливает раскачивающееся тело, выравнивает, придерживает будто, а на самом деле, вцепившись в ремень, что есть силы тащит Воробья вверх.

— Два… Три… Да ты не воробей, ты у нас — лось! — смеется комбат.

— Четыре, — считает уже Павлов, — пять, шесть. Есть норматив, товарищ майор! Одиница ставит оценку в журнале, еще раз проходится перед строем, но теперь уже с довольным видом. Наконец, под крик дневального «Смир-р-рно!» выходит на улицу. Павлов еще минуту выжидает, потом строит взвод и бегом ведет его в столовую, предварительно дав по шее Воробью, который даже и не возражает. В столовой — как всегда, как каждый «прием пищи». Отделения разбегаются по столам, выстраиваются лицом друг к другу, сержанты командуют — «Отделение — сесть! Приступить к приему пищи!», ложки стучат по мискам, выбирая уже остывшую кашу, уже несут заново подогретый чай, и через десять минут сержанты командуют подъем и отрывают бойцов от еды. … А вечером, перед отбоем, сразу после вечерней проверки Павлов обращается к строю:

— Голодные есть? Да не ссыте, пацаны, я серьезно — голодные есть?

— Я! Я! Я тоже, товарищ старший сержант… Он отбирает человек пять из тех, кто тянет руку, поручает их Фадееву, и тот вдоль стеночки, не вылезая под фонари, ведет их в столовую. Там подходит к шефу:

— Тут это, Павлов просил молодых бы подкормить. Хилые…

— Вон там, — мотает тот головой. Пятерка голодных получает ложки и огромный чан, в котором варили гречневую кашу с тушенкой. Пока они выскребывают стенки, Фадеев пьет горячий черный чай из чайника шеф-повара. Через полчаса все уже в своих постелях. Голод притушен на какое-то время. Сны сегодня у молодых будут не об еде.

После подъема, после команды «Подъем!», почти сразу следует команда:

— Выходи строиться на зарядку! А после этих неприятных слов назывался номер формы одежды, по которому каждый боец определял, в каком виде следует спускаться на улицу. Форма номер НОЛЬ. Самая неприятная. Трусы, майки, сапоги и головной убор. Без головного убора — никуда. Иначе, как отдавать честь встреченному старшему по званию? Форма номер ОДИН. Без майки, в штанах, сапогах, ну и головной убор. Летом чаще всего бегали именно в таком виде. Форма номер ДВА. Сапоги, х/б без ремня, головной убор. В таком виде ходили на зарядку и зимой, если не был сильным мороз. Это стандартная форма. Форма номер ТРИ. Холодно, блин! Одевается все, что положено по зимнему времени: х/б, сапоги, шапка, шинель или бушлат. Ни одного дня за два года зарядка взводом по погодным условиям пропущена не была.