Дмитрий Бавильский - Последняя любовь Гагарина. Сделано в сСсср

Олег припоминает песенку про зеленоглазое такси («Так отвези меня туда, где будут рады мне всегда…»), раньше слёзы на глаза наворачивались, когда слышал. Ныне изменилось всё.

Другой совсем стал.

Сам за собой наблюдает, подглядывает. Разделился и смотрит, что его двойник вытворяет. Шизофрения, однако.

Расставался, словно навсегда. Словно ножом по сердцу. Потому как отпуская, отрезал каждый раз по куску старой жизни и отправлял в никуда без поддержки своей просвещённой. Или сам уйти в одиночное плавание собирался?

Ведь не такие уж и большие расстояния, всегда позвонить можно, приехать. На худой конец, вызвать. Не откажут, конечно. Прибегут. Как не прибежать.

По радио играет заглавная песенка «Innuendo» с последней форматной пластинки «Queen», голос Меркури побеждает время и складки пространства, струится откуда-то сверху на райский остров из прошлой жизни, в которой, казалось, остался навсегда.

Ан нет.

Вот и Гагарину взгрустнулось. Вспомнил студенческие годы, слепые, тёмные ночи, сирень у общежития… Какой же простой и незамысловатой кажется та, безвозвратно минувшая жизнь. Жизнь прошла, а голос Меркури остался. Хотя волнует теперь не силой и изяществом, но тем, что напоминает, намекает о том, чего не вернёшь.

Да было бы о чём жалеть-то!

Так отчего ж душа ворочается?

Разумеется, дальше в радиоприёмнике возникает Бьорк – знаком границы между прошлым и прошлым, «я дерево, плодоносящее сердцами… одно на все забранные тобой…».

Как по заказу.

Гагарин чувствует, как сжимается его сердце, его единственное сердце, как же странно порой чувствовать себя живым. Живым и невредимым. Освобождённым от всех проблем.

«Ветка, ударяющая по руке…».

Олег стоит на берегу, смотрит вдаль, бормочет под нос: «Море волнуется – раз, море волнуется – два, море волнуется – три… На месте фигура замри…» Заклинает, что ли.

Главное – не тяготиться бездельем. Природа не терпит пустоты, сердце и извилины постоянно должны быть заполнены. Чем-нибудь. Чем-нибудь, да.

Гостей на Церере почти не осталось. Ты да я да мы с тобой. Самое время переименовывать Цереру в Беловодье.

– Ну что, Денисенко, и ты меня покидаешь?

– Олег, ну что за трагедия? Покидаю. Но, во-первых, ненадолго. Во-вторых, ты же знаешь мою ситуацию.

– Знаю-знаю.

– Ну и вот. Значит, понимать должен. Хотя, всё равно, я тебе дико благодарен за всё, что ты для меня сделал.

– Если бы, Генка, ты всё знал. Всё как есть.

– А мне хватило и того, что знаю. Когда ты про вирус мой узнал, то не отказался, не бросил прокаженного… А это дорогого стоит. Твоя поддержка и вера… Честное слово.

– Да я знаю, знаю. А что повторные анализы показали?

– Исчез вирус, рассосался, будто бы его и не было вовсе. Чудеса в решете.

– Действительно, чудесное излечение. Хотя всё не так прямолинейно, как ты тут думаешь.

– Олег, ты всё время делаешь мне какие-то намёки, кружишь вокруг да около некоей тайны. Но как доходит до сути, ты всегда уходишь в сторону. Напускаешь тумана и уходишь…

– Ладно тебе ворчать, не ворчи.

– Нет, Олег, я серьезно. Если есть что сказать, говори. Если просто так многозначительности нагоняешь, то заканчивай. Христом Богом тебя прошу, хватит тебе уже меня мучить.

– Да не мучаю я тебя, не мучаю.

– Мучаешь, играешь во что-то темное. Если сделал хорошее дело, то не надо портить его послевкусием…

– Хорошо, Геннадий, скажу тебе всё как есть. Как на духу. Никто моей тайны не знает.

– Даже Дана?

– Даже Дана. Ей ни к чему. Пока что. Может быть, когда-нибудь и скажу.

– Хорошо. Только подумай перед тем, как это сделать. Хорошенько подумай… А?!

– Да я же всё время об этом и думаю. Можно сказать, голову уже сломал.

– Ну, так и в чём тут дело?

– В волшебстве, Гена, в волшебстве. Которое очень многое объясняет. И то, что я так быстро и практически беспроблемно поднялся.

– Поднялся?

– Ну, разбогател.

– А-а-а-а-а-а-а…

– И то, что у тебя в крови вирус испарился, будто бы его и не было.

– Какое такое волшебство, не понимаю. Палочка у тебя, что ли, волшебная? Или спички волшебные? Помнишь, в детстве был фильм такой про волшебные спички.

– Помню, Гена, помню… Но в моём, данном-конкретном, случае, всё выглядит несколько иначе. Но тоже связано с исполнением желаний. Тоже связано, да.

– Ну и в каком аквариуме ты держишь свою золотую рыбку?

– Всё очень просто, приятель. У меня есть тайна. Это не волшебные спички и не золотая рыбка.

Вокруг них шумела птичья свадьба – десятки мелких пернатых вычерчивали в воздухе ритмичные конфигурации, отмечая заход солнца.

С каким облегчением Гагарин рассказал Денисенко о заветном блокнотике…

Первый человек, с которым решился на откровенность. Олег привык, что всей правды о нём не знает никто, ни один человек в мире. Разные люди допускаются на разные этажи его персональной истории, кто-то в прошлое, кто-то в профессиональный круг вопросов…

Но приблизить хоть кого-нибудь к центру ядра означает подставиться. Впасть в бездарную зависимость от чужой воли.

И всё-таки Гагарин сознательно пошёл на это. Даже если теперь блокнот утратит мистические свойства (всякое может случиться), он своё получил. Отработал. Вполне можно дать попользоваться блокнотиком и другим.

Денисенко в роли преемника вполне устраивает: пока суть да дело, рассмотрел его получше. Ведь встречаться в больнице, на пятиминутках и в операционной, во время напряженных дежурств и безделья в ординаторской, даже вместе с их «выпаданиями» и на «лоне природы» – это одно, но на Церере, когда никто и ничто не мешает человеку проявляться во всей красе, – совершенно другое.

Кроме того, Денисенко важен для Гагарина как символ спасения, как знак реального дела: вот, взял и спас парню жизнь. Вылечил. Можно сказать, выполнил высокое предназначение. Даже в отставке доктор Гагарин врачует тела и души.

С Маню такого не получилось, к сожалению: ну, не всесилен оказался Олег, что ж теперь. От болезни мальчика спас, а вот преждевременную гибель не предотвратил. Не разглядел опасности.

Теперь скорбит вместе с остальными. Проведено расследование. Маме будет выплачена компенсация. Нужно бы, конечно, найти на Безбородова управу… Но стоит только представить бесконечные позиционные бои, бессмысленный и бесконечный, как на Ближнем Востоке, конфликт, так совсем уже скучно становится. Лучше поберечься, не лезть в тот омут, где черти водятся.

Ну его, от греха подальше.

Вот и рассказал Денисенко «всю правду». Беседа в духе «ну, вот теперь ты знаешь всё…» А трудно, между прочим, исповедоваться. Хотя и не ВИЧ все же (на мгновение прикинул), но очень трудно.