Дмитрий Бавильский - Последняя любовь Гагарина. Сделано в сСсср

– Ну, вот теперь ты знаешь всё… – сделал дурашливое лицо. На всякий случай.

Стояли в тени магнолий, чьё благоухание окутывало незримыми шифоновыми шарфами, поневоле становишься добрым и мягким. Нечеловеческая музыка ленивой южной природы: покой и воля, воля и покой…

Гена внимательно слушает рассказ. Олег старается не смотреть на приятеля. Почему-то. Наблюдает за птичками, устроившими переполох в кронах деревьев. Гагарин делает многозначительные паузы. Замолкает. И тогда доносится шум исправно работающих волн.

– Ты знаешь, Олег, не смешно. Зачем ты морочишь мне голову?

Не понял. Не поверил. Продолжать Олег не стал. Оставим всё как есть. Сеанс психотерапии завершился с разгромным счётом: каждый остался на своём берегу.

Не очень-то и хотелось. Хотя даром потраченное великодушие никуда не девается, оседает в лёгких, откашливается утром после пробуждения. Плавали, знаем. Ступай с миром.

Солнце скрылось за горизонтом. Навалилась ватная темнота, изменившая запахи вокруг. Птички замолкли.

Самолёт для Денисенко вызвали на полдень. Вместе с ним улетала и большая часть прислуги – накануне один из поваров слёг с подозрением на птичий грипп. Чтобы зря не гонять стальную птицу ради одного Гены, соскучившегося по работе, решили отвезти весь обслуживающий персонал на большую землю провериться.

Аки командует подчинёнными, построил, как солдат.

– Представляешь, какая романтика, – говорит Дана, – в кои-то веки мы остаёмся с тобой одни на этом острове. Одни. Только ты и я. Разве с нами может что-нибудь случиться? Ты не боишься?

– Чего ж бояться? Можно сказать, всю жизнь мечтал, – говорит Олег, – поиграть в необитаемый остров. Всю жизнь к этому шёл… Ведь, кажется, только так и возможно полное слияние с природой.

– Олег, ты неисправим. Сколько я тебя знаю, ты всё время мечтаешь об этом слиянии. Неужели же ты не понимаешь, что оно невозможно?

– Ну, почему не понимаю… Понимаю… Я же не дурак… Другое дело, что мне важна сама возможность такого опыта. Мне кажется, после такого одиночества и гармонии ты начинаешь смотреть на мир другими глазами.

– Ох, и болтун же вы, Олег Евгеньевич.

– Есть с кого пример брать.

– Это я-то болтлива? – Дана сделала большие глаза. – Ну-ну.

– И, кстати, ты сказала – «сколько я тебя знаю…» А ты вообще хорошо меня знаешь?

– Как облупленного.

– Ну, насколько хорошо?

Дана пожимает плечами.

Препираясь, они поднимаются по пологому склону на верхнюю точку острова. Там, где взлётно-посадочная. Олег решается вновь приблизиться к опасной теме. Хочет, чтобы Дана сама сказала «заветное». Ему это нужно.

Тем более сейчас, когда они остаются одни, свидетелей их разговора нет и быть не может.

Да, именно на сегодня Гагарин наметил решающий разговор. Раз никто не мешает. Чтобы окончательно успокоиться. Расставить точки. Мол, а то смотри, можешь улететь вместе с Геной. Вместе с Аки и другими. Вместе с теми, кому требуется медосмотр. Так что можешь лететь. Если что.

– А вдруг ты по своему Безбородову соскучилась. Говорят, что он поправил здоровье и набрал такой силы, что мало-то не покажется. Снова, говорят, в гору пошёл.

– Говорят – в Москве кур доят, – отрезает Дана.

Сегодня он проснулся раньше обычного. Непривычная тишина. Оглушающая. Точно остров окутал разреженный воздух. Птицы смолкли, никакой возни, криков. Полное безветрие.

Встав, Олег выходит на балкон, потягивается. Море вытянулось в ровную зеркальную поверхность, хоть фигурное катание запускай. Первый раз видит такое.

Гагарин обрадовался – «О, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух…».

Да, он заслужил такие безветренные состояния. Он заслужил и штормовые волны, и закаты, не похожие друг на дружку. Он имеет полное право наслаждаться отдыхом и покоем. Заслужил. Заработал.

На столе, перед открытым окном, лежит любимый и заслуженный блокнот. Вечером Олег придумал новую запись, начал, но сбился – с некоторых пор все формулировки кажутся приблизительными. Отложил до вечера. Вполне вероятно (почему же нет), сегодня он отдаст блокнот…

Гена перед отъездом выглядел расстроенным. Улетать из страны вечных каникул не хотелось. Гагарин рассмеялся.

– Слушал прогноз. На родине полярный антициклон и небывалые холода. Говорят, за последние лет пятьдесят…

– Да, и снега по пояс. Люблю я русские зимы…

В самолет загрузили больного повара.

– Вот, кажется, и всё.

– Ничего, не в последний раз…

– Конечно, ещё вернусь.

– Ну, значит, до встречи.

– Ой, смотри, как интересно, – вмешалась в процедуру прощания Дана.

К острову приближалась грозовая туча. Мощная, низко посаженная, она таранила днищем море. Море расступалось.

– Успеете взлететь или как?

Денисенко, словно главный ответственный за полёт, пожал плечами.

– Надо поспешить. Ну, значит, пока?

– Ну, значит, пока.

Пожал руку. Денисенко нырнул в самолёт. Олег и Дана отошли на безопасное расстояние, когда заработали лопасти.

Когда заработали лопасти, поднялся лёгкий ветерок. По морю пробежала рябь, словно черты лица исказила судорога. Самолёт разбежался и взмыл. В сторону от приближающейся грозы. Курс на северо-запад. В даль светлую.

– Ты посмотри, как красиво (Олег Дане).

– Вижу-вижу. Даже сердце заходится от такого мрачного великолепия. Ой, Олег, смотри, смотри.

Она указывала на море, которое осторожно отступало от берега. Обнажая рельеф дна.

– Всегда мечтал увидеть, как море выглядит с изнанки. Дана, жаль, что у нас нет с собой видеокамеры.

– У тебя же телефон снимает. Сейчас, подожди…

Вода продолжала отступать. Ровный песчаный берег уходил в резкий обрыв, в котором и начиналась подлинная глубина. Несколько раз Олег заплывал дальше обычного, туда, где море резко меняет цвет и светлые пастельные полутона переходят в угрюмость.

– Смотри, какое чистое у нас море, – сказал Олег, совсем не чувствуя опасности. – Никакого тебе мусора, водорослей, у дна младенческая, светлая кожа.

– Не нравится мне всё это, – сказала Дана и поёжилась.

Резко похолодало. Начался дождь. Гагарин предложил укрыться в доме, на что Дана заметила, мол, не успеем добежать. Вымокнем. Встали под навесом. Прижались друг к другу. И тут Дана закричала раненной птицей.

– Смотри, смотри!

Несмотря на дождь, поднялась пыльная буря. Мешала смотреть. То, что издали казалось тучей, оказалось огромной волной, которая мчала с нарастающей скоростью прямо на остров. Цунами!

Пейзаж резко изменился, оттенки цветов исчезли, смешавшись в единую серую кляксу, что разрасталась и разрасталась, подминая под себя пространство. Море, вставшее на дыбы, подобно гигантскому тигру, готовилось к прыжку.