Леонид Резников - Хлопоты ходжи Насреддина

Старик жил в самой дальней комнатушке пещеры, совсем один, но оттого вовсе не страдал. Есть люди, которым нравится одиночество. Ему каждый день приносили пищу и воду, оставляя принесенное у входа в его жилище. Никто не входил внутрь, зная, что старик не терпит назойливости. А на другой день забирали пустую посуду, заменяя ее полной. Так становилось ясно, что старый разбойник еще жив.

К этому старику и спешил теперь Мустафа за советом, неся кувшинчик дорогого вина – маленькой, едва ли не единственной слабости старика, хотя его редко баловали хмельным. Была и другая слабость – старик обожал сабли. Но сабля у него была всего одна, и с ней старик возился денно и нощно: аккуратно затачивал, полировал лезвие, а потом долгими часами любовался игрой света в лучезарном зеркале металла. Свет давала тусклая масляная лампа, но она вполне устраивала старика. Его глаза давно привыкли к полумраку и едва ли могли выдержать слишком яркие лучи дневного светила.

– Хашим-ако? – позвал Мустафа, останавливаясь у низкого арочного проема в стене и подбирая край длинного черного плаща на руку, чтобы не извозить его в пыли, приличным слоем покрывавшего пол каменной комнатушки.

– Кого там еще принесло? – донеслось стариковское ворчание из тесной каморки. – Это ты, Абдулла? Проваливай к иблису!

– Это Мустафа, Хашим-ако, – откашлялся в кулак Мустафа.

– А-а, лопоухий выскочка! Чего тебе опять понадобилось от старого разбойника?

Мустафа в сомнении потрогал свои несколько оттопыренные уши – так делал он каждый раз, когда старик говорил эти крайне обидные слова. Мустафе и вправду не нравилась его лопоухость, но никому другому, кроме ворчливого Хашима, он никогда и ни за что не спустил бы подобной обиды.

– Я. Только я вовсе не лопоухий.

– Лопоухий! Но это неважно. Я вижу, ты принес вино?

– Принес, – в который раз подивился Мустафа прозорливости старика, который, казалось, видит сквозь каменные стены. Впрочем, ничего удивительного в том не было: Мустафа всегда появлялся около его жилища с заветным кувшином красного или белого.

– Так заходи. Чего встал на пороге? И дай мне поскорее вина!

– Вот, возьмите. – Мустафа вступил под свод кельи добровольного отшельника и протянул Шарифу кувшин.

– Вино! – выхватил тот небольшой шершавый сосуд из рук главаря и прижал его прохладный бок к щеке. – О как давно не ощущал я дивного аромата спелого винограда, напоенного ласковым солнцем, чьи лучи влились в его сочную янтарную мякоть…

– Это красное, Хашим-ако, – подсказал Мустафа.

– Сочную рубиновую мякоть… – поправился старик. – Впрочем, какая разница. Меньше слов – больше дела.

Он поспешно откупорил кувшин, выдернув пробку двумя оставшимися зубами, и припал губами к узкому горлышку. Острый кадык заходил на его дряблой морщинистой шее. Мустафа терпеливо ждал. Вино, глухо булькая, убывало. Наконец Хашим утолил жажду, оторвался от кувшина и поболтал его, вслушиваясь в звук.

– Ровно треть, – заключил он и опустил кувшин, сжав его сухими ладонями. – Чего же ты хочешь, лопоухий Мустафа, за кувшин вина?

– Во-первых, я хочу, чтобы вы перестали называть меня лопоухим! – раздраженно произнес Мустафа.

– Но разве ты не лопоух?

– Возможно, но мне не нравится, когда говорят о моих ушах!

– Как знаешь, – пожал острыми плечами старик. – Хотя, на мой взгляд, ты мог бы ими гордиться. Хорошие уши.

– Я пришел говорить с вами вовсе не о достоинствах моих ушей! – раздражение в Мустафе все нарастало, и оттого он непрестанно гладил инкрустированный бриллиантами эфес заткнутой за пояс сабли.

– Я догадался, – растянул старик губы, обнажив воспаленные беззубые десны. – Значит, перейдем ко второму.

– К какому еще второму?

– Но ведь ты сказал: во-первых! Значит, должно быть и «во-вторых». Возможно, даже «в-третьих».

– Нет, только «во-вторых». Я…

– Погоди-ка, – остановил его старый Хашим и вновь приложился к горлышку кувшина. Все повторилось: подергивание кадыка, бульканье убывающего вина и встряхивание кувшина в попытке уточнить остаток. – Половина! Теперь я готов тебя выслушать, Мустафа, – довольно почмокал губами старик. – Прости, что не называю тебя лопоухим, но тебе это не нравится.

– Не нравится, – скрипнул зубами Мустафа.

– Знаешь, то не очень хороший признак, – заметил Мустафе старик.

– Что вы имеете в виду?

– Твой зубной скрип. Ешь побольше чеснока.

– Хорошо, – чуть прикрыв глаза, сдержанно отозвался главарь. – Но можно я уже задам вопрос?

– Конечно, задавай. Я весь обратился в слух, – и старый разбойник прикрыл тонкие веки.

– У нас пропал человек, Хашим-ако, – начал Мустафа. – Зар… э-э… один человек заказал нам выкрасть важную бумагу у… другого человека, за что очень хорошо заплатил. Казалось бы, простая, даже плевая работа для искусного вора, коим является Саид, но… Саид пропал, и о нем нет вестей уже целую неделю! Я теряюсь в догадках, что могло пойти не так. Жив ли он? Схвачен ли? Возвращать деньги заказчику, – поморщился Мустафа, – или не возвращать? Можно, разумеется, послать человека, но моих людей стража отлично знает в лицо и обязательно схватит, а кази непременно потребует выкуп за их головы – опять траты. Что мне делать, Хашим-ако?

– Хр-р! – отозвался старик, качнув головой.

– Хашим-ако? – уставился на него Мустафа.

Ответом ему было причмокивание губами, в уголках которых выступила пена.

– Вот шайтан! Перед кем я здесь распинаюсь? – воскликнул Мустафа в сердцах. – Эй, старик!

– А? Что? – вздрогнул старый разбойник, едва не выронив из рук кувшин.

– Вы меня слушаете?

– Да-да, очень внимательно!

– О чем же я говорил? – Мустафа упер кулак в бок.

– Э-э… кажется, я задумался о своем.

– Причем, очень глубоко. Хорошо, я повторю!

– Погоди-ка! – и старик вновь начал поднимать кувшин, но Мустафа перехватил его руку, сильно сдавив ее. – Ой!

– Сначала о деле, – грозно произнес Мустафа.

– О деле так о деле, – вздохнул старик и с сожалением опустил кувшин на колени. – И вовсе незачем так сердиться.

Мустафа сделал три глубоких вдоха, стараясь обрести душевное равновесие.

– Если тебе нужно время собраться с мыслями, то я немного промочу глотку, – обрадовался старик.

– Это подождет! – холодно бросил Мустафа и повторил все слово в слово, что уже говорил до того.

– Не понимаю, с чем ты ко мне пришел? – засопел старик. – Что же тут сложного?

– Но как же мне поступить, чтобы не навредить ни своим людям, ни деньгам?

– Очень просто. Скажи человеку, который внес деньги, что возникли непреодолимые обстоятельства.

– Как-как?

– Обстоятельства, которые выше тебя и которые в силу их непреодолимости одолеть не получилось.