Игорь Киселев - Темь. В поисках истины

– Как же, как же, таким помелом – и по голове… Пополам!

– Голова? – ошеломленно спросил Антон.

– Помело! – яростно ответствовала Весняна. – Так потом эта Маврушка еще и ныла, где она теперь транспортное средство достанет такого качества. Надоела совсем!

– А и нечего осуждать, – пошел в наступление Никитич, – молодо-зелено. Она на этом помеле полтонны могла увезть, дерево-то африканское, крепче железа, а нынешние-то и от двух пудов обломятся, из сосны деланы, самопал. Не то нынче изделие пошло, не то, а вот ранее бывало…

– Ей, конечно, виднее, – Весняниновому яду могла бы до боли в зубах позавидовать любая гюрза, – с ее-то возрастом…

– Э… – предупреждающе крякнул Антон, видя, что диалог домовых грозит перейти на личности, – так как насчет того места, откуда ноги растут? И почему Леха хотел устроить букет обязательно туда?

После допроса с пристрастием, длившегося не менее часа и поминутно грозившего перейти во взаимные обвинения допрашиваемых, картина стала проясняться.

Никитич не любил болтаться без дела, да еще ожидая кого-то, в данном случае – Митромира. А в предчувствии предстоящего путешествия он решил отринуть дела как таковые, навестить одну ведьмочку, отловленную им в недрах интернета, и сказать ей последнее, быть может, «прости». Впрочем, такое свидание тоже было делом – и, судя по вздыбившейся от приятных воспоминаний бороде Никитича, требовавшим немалых трудов. Во всяком случае, после такового понадобилось отдохнуть, и парочка решила мирно пофланировать по вечернему Невскому проспекту, вспоминая старину, бывшую от сего дня в какой-нибудь паре-тройке столетий.

Вот тут их угораздило встретить Леху. Мир, как известно, тесен, а пути шествия отставных скинхедов и вечных студентов неисповедимы, если не знать точного расположения ближайших пивных баров. А на Невском эти угодные народу заведения чередовались один за другим. Леха именно шествовал – от одного бара к другому – в компании закованных в скрипящую кожу с заклепками юношей, глазевших в рот наставнику, который вдохновенно изрекал нетленные, очевидно, истины.

Судя по Лехиному вдохновению и твердости его походки, принятого им литража ячменного напитка было явно недостаточно. А денежный источник у всей компании, похоже, иссякал. Наверное, отчасти этим объяснялись те радость и надежда, с коими Леха всенародно лобызался с Никитичем.

Тут бы деду и проявить вековую мудрость, но…

– Бес в ребро, – с ожесточением вставила в этом месте повествования Весняна.

Еще бы: ведьмочка глазела так нежно, так преданно… И Никитич парадно распахнул свой бумажник, возгласив: «Веди, Леха!».

Узрев «лопатник», полный «бабла», Леха воссиял. Ему уже мерещился безбрежный пивной океан, накрытый душистой шапкой пены и маняще катящий волны от континента к континенту, когда выяснилось, что лично на Никитича этот простор не производит впечатления. То есть не усваивает его организм веселящие свойства традиционных спиртных напитков этого мира.

– Мясизьм не тот, – пытался втолковать Лехе Никитич, для наглядности щипая себя за бока.

– Фу! – стыдливо отворачивалась Мавруша. – Сизьм-то здесь причем?

Пока Леха уяснил, что дед имеет в виду метаболизм, вся компания окончательно замерзла на леденящем ветру, просвистывающем ущелье проспекта. Кожаные юноши робко топтались рядом и не вмешивались в высоконаучный спор.

– А что же ты усваиваешь, Никитич? – печально спросил, наконец, Леха, мысленным взором с грустью провожая уходящий вдаль океан.

– Грибную настойку, – стыдливо отвечал Никитич, страстно желая совместить свои интересы с Лехиными.

Как на грех, именно в этом месте над сверкающим потоком авто, льющимся по засыпаемому ледяной крошкой Невскому, красовался плакат-растяжка с вызывающей надписью «Только в «Ночных поганках» вы навсегда обретете мир и покой». На фоне светящихся вывесок прочих заведений растяжка смотрелась непритязательно, но многообещающе.

– Вот, – ликующе ткнул пальцем в плакат Леха. – Лучший ночной клуб на Невском! Только для своих. Тут, Никитич, ты обретешь поганки, то есть настойку, мир и покой, а я – пиво! А вам, братишки, – он сурово повернулся к застывшей стайке соратников, – это еще рано. До встречи на баррикадах.

Соратники, поняв всю важность данной конспиративной встречи, солидно продолжили путь в сторону ближайшего виноводочного подвальчика.

– Дак ить поганки! – пытался было опротестовать предложенное решение Никитич. – И ночные какие-то…

– А ты знаешь, что викинги только с помощью таких настоек били врагов и становились вождями? – грозно возгласил Леха. – Может, там еще и мухоморы найдутся – это вообще круто, особенно для мужской силы.

Последний довод сразил деда наповал, и через пять минут «Ночные поганки» приняли троицу в свои залитые огнем объятия.

Правда, не сразу. Охранявший вход верзила с безмятежным отсутствием мысли на челе заявил было: «Сегодня частная вечеринка», но Никитич небрежно махнул рукой, и тот угодливо распахнул перед ним двери:

– Прошу, прошу, Какий Какиевич, сегодня все свои.

Чуть погодя Леха яростно шипел: «Ты под кого закосил, Никитич? Какого Каку?», на что тот ответствовал солидно: «Под начальника, конечно. Ну, может, депутата. Или губернатора. Какая разница-то? Все они для сего охранителя каки. Откель мне знать, что он в своей головенке сообразил?».

Дальнейшее вызывало у Никитича только гневные междометия. Вечеринка действительно была частная и очень откровенная. Во всяком случае, когда какой-то пузан с физиономией, виденной Лехой где-то на предвыборном плакате, пытался с помощью икры художественно татуировать обнаженную известную труженицу телесериалов, взгромоздив ее на один из столиков, энтузиазма это у домового не вызвало, чего нельзя было сказать об остальной публике. В большом зале на эстраде упражнялись в терзании слуха публики чахлые молодые люди в ковбойских сапогах, разукрашенные мертвенной синевой. Впрочем, публике было не до них: потная толпа скороспелых знаменитостей, бизнесменов, политиков, бандитов и просто странных личностей, подсвечиваемая лазерными бликами, качалась из зала в зал в поисках развлечений и острых ощущений. В туалетах радостно совокуплялись, усеивая пол презервативами.

Бумажник обозленного Никитича стремительно пустел в полном соответствии с уровнем местных цен и потребляемого Лехой пива. К тому же Мавруша, попривыкнув к особенностям отдыха питерского бомонда, перестала держаться за рукав Никитича, шарахаться от игривых подмигиваний томных мальчиков («Любители старины», – нетактично ворчал на этот счет Леха) и возымела интерес к французскому шампанскому, спарже, осетрине и прочим интересным вещам. Никитич понемногу зверел, но целеустремленного деда не оставляла надежда отведать хваленой грибной настойки.