Голамхосейн Саэди - Персидские юмористические и сатирические рассказы

«Ты прав,— сказал мне хозяин,— я сам все это прекрасно знаю, и никто не ценит тебя так, как я. Но мне кажется, что ты чем-то недоволен?» — «Вы знаете, вот уже восемь месяцев и тринадцать дней, как я работаю у вас. Но даже то небольшое жалованье, которое вы мне положили, я не получаю уже четыре месяца. Несколько раз я имел смелость напомнить вам об этом, но…» — «Я считаю тебя своим сыном,— прервал меня хозяин,— а ты говоришь о каких-то там грошах».— «Если б дело было только во мне! Аллах свидетель, вот уже семнадцать месяцев, как болен мой братец Аминолла — он попал под молотилку и ему переломало руки и ноги. Если бы он не лежал у меня дома, я не стал бы так настаивать и просить…»

«Послушай, братец,— вдруг сказал хозяин,— вот что я придумал. Я очень люблю тебя и хочу сделать тебя счастливым и обеспеченным».— «Да снизойдёт ваша тень на мою голову»,— поблагодарил я, а про себя подумал: «Какую ещё яму этот коварный роет для меня?» — «Ты знаешь,— продолжал хозяин,— в этом мире я забочусь только о добром имени»,— и стал читать какое-то стихотворение о том, что лучше оставить после себя доброе имя, чем сто раззолоченных дворцов. Короче говоря, он предложил мне жениться на Гульсум.

— На какой Гульсум? — спросил я.

— На служанке. Это деревенская девушка лет четырнадцати — пятнадцати. Все знают, что она беременна от хозяина. Вот он со страху перед госпожой, перед людьми решил переложить свой грех на мою шею, сплавить девушку мне.

— Ну и ну! Что же ты ему сказал? — заинтересовался я.

— Сначала я был так ошарашен, что слова не мог вымолвить. Но потом сказал: «Конечно, господин, воля ваша, только я себя прокормить не могу, какая уж тут женитьба».— «Ну об этом не беспокойся,— ответил он мне.— Все тебе будет обеспечено: и еда, и одежда, и жилье». Вижу, он продолжает настаивать, тут я разозлился и давай кричать: «Можете четвертовать меня, но я ни за что не соглашусь покрывать ваши грехи!..» — и выбежал из комнаты.

— Ну, и что же произошло дальше? — с ещё большим интересом спросил я.

— Не прошло и часу, как в мою дверь вломились два полицейских и сказали, чтобы я следовал за ними. Оказывается, хозяин заявил, что перед омовением оставил свои золотые часы около бассейна и они пропали, вот он и обвинил меня в краже. Как я ни клялся, как ни божился, что вины моей нет и Аллах этому свидетель, никто меня слушать не стал. Уж меня били-пытали, всю душу из меня вытрясли. Видят они, что я не сдаюсь, тогда и бросили в эту дыру. Теперь я пропал, даже Аллах не придёт мне на помощь…

Как я ни пытался успокоить Голам Али, ничего не помогало. Слезы градом катились по его заросшим щекам. Появился полицейский и предупредил, что время свидания истекло. Я успел лишь шепнуть:

— Не отчаивайся! Постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы вытащить тебя отсюда.

Я возвращался домой и думал: «Да разрушит Аллах этот мир, в котором мы живём! Пусть тысячу раз перевернётся этот проклятый мир,— может быть, тогда он станет лучше. Разве таков должен быть мир людей? Это джунгли, в которых обитают хищные звери и людоеды… Даже не придумаешь, как договориться с этим бессовестным Моралистом. Он влиятелен, богат, все боятся его. Бороться с ним не легко, даже опасно: все равно что головой о стену биться». Лишний раз я убеждался, как бессилен человек перед лицом несправедливости и произвола.

Ночью я не мог сомкнуть глаз. Передо мной стояло залитое слезами лицо несчастного парня, обиженного людской несправедливостью, и я проклинал всех притеснителей и тиранов.

На следующее утро я отправился в полицию. Но со мной не стали разговаривать. Прямо так и заявили: «Всем известно, что господин Моралист не способен сказать неправды. Весь город знает, как щепетилен он в вопросах нравственности. Он не допустит, чтобы обидели хотя бы муравья…»

Я пытался возражать, но меня не слушали,— настаивать было бесполезно. Стучался я и в другие двери, но ни одна не открылась предо мной. Стоило только произнести имя господина Моралиста, как люди становились глухи и немы. «Пойти поговорить с ним лично?» — но тут же я отбросил эту мысль. Умолять его — все равно что просить волка о сострадании. Единственно, что я мог ещё сделать для Голам Али, это навещать беднягу, чтобы подбодрить его, вселить надежду на будущее.

Я не прекращал своих хлопот, хотя с каждым днем все больше и больше убеждался, что в этой стране идти против силы и богатства — все равно что бить кулаком по лезвию ножа.

Прошло несколько месяцев. Однажды ко мне постучали. Перед дверью стоял несчастный Голам Али. Вид у него был самый жалкий — кожа да кости. Я обнял его, ввёл в дом, дал ему старую одежду и отослал в баню.

А потом он рассказал свою историю.

Служанка Гульсум, убирая однажды постель господина Моралиста (господин Моралист из принципа спит не в кровати, а на полу, считая это национальной традицией), случайно под подушкой нащупала что-то твёрдое, оказавшееся золотыми часами хозяина. Обрадованная девушка отнесла их госпоже. Все в доме были удивлены, начались толки: мол, господин Моралист сам их спрятал. Узнав об этом, хозяин пришёл в дикую ярость, стал проклинать всех подряд, а жену избил так, что несчастную женщину пришлось отправить в больницу с переломом руки. Само собой разумеется, больше всех в этой перепалке досталось бедняжке Гульсум. Хозяин решил воспользоваться подходящим случаем. Он выбросил сначала её вещи, а потом, пнув на прощанье в живот, выгнал служанку из дому, поклявшись отправить её в тюрьму, если только повстречается где-нибудь даже с её тенью…

— Что же ты теперь будешь делать? — спросил я.

— Буду делать то, о чем я не раз говорил вам. Я должен разоблачить этого негодяя, вывести его на чистую воду…

— Дорогой друг,— сказал я,— не трать попусту силы. Этот тип своими неустанными рассуждениями о высоких моральных устоях так упрочил свои позиции в этом городе, что ничто уже не может поколебать их. Что толку стучать в глухую стену — только кулаки разобьёшь. Придётся, видимо, поручить его суду всевышнего, уж он воздаст ему за все. Ведь нашла Гульсум часы,— не в этом ли божье повеление?

— Да, все это так,— ответил Голам Али. — Но, во-первых, месть — так же, как соблюдение намаза или поста, священная обязанность правоверного, а во-вторых, должен же я получить с негодяя свой долг. Не могу я ни за что ни про что подарить этому миллионеру свои жалкие гроши. Не будь я сыном своего отца, если не получу с него все сполна!

На следующий день Голам Али надел новый костюм и отправился в дом господина Моралиста. Я с нетерпением ждал его. Было около полудня, когда он наконец вернулся. Вытащив из кармана пачку денег и показав их мне, Голам Али сказал:

— Вот видите, я же говорил, что вырву свои деньги из глотки этого мерзавца! Теперь надо найти несчастную Гульсум. Бедная девушка пропадёт в этом городе. На сенном базаре торгует её родственник. Схожу-ка я к нему, может, узнаю про бедняжку.