Ярослав Гашек - Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны. Часть вторая

— Швейк, вы останетесь пока у телефона.

— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, что я еще не пил кофе.

— Так принесите кофе и останьтесь в канцелярии у телефона, пока я вас не позову. Знаете, что такое ординарец?

— Это который все время колбасой носится, господин обер-лейтенант.

— Итак, чтобы вы были здесь на месте, когда вам позвоню. Напомните еще раз Ванеку, чтобы нашел для меня какого-нибудь денщика. Швейк! алло! где вы?

— Здесь, господин обер-лейтенант, мне только что принесли кофе.

— Швейк! Алло!

— Я слушаю, господин обер-лейтенант. Кофе совсем холодное…

— Вы хорошо знаете, каков должен быть денщик, поговорите с ним, а потом скажите мне, что он собой представляет. Повесьте трубку.

Ванек, прихлебывая черный кофе, в который подлил рому из бутылки с надписью «Чернила» (из предосторожности), посмотрел на Швейка и сказал:

— Наш обер-лейтенант не говорит, а кричит в телефон. Я понимал каждое его слово. Вы, Швейк, по всему видать, близко знакомы с господином обер-лейтенантом?

— Я его правая рука. Рука руку моет. Попадали мы с ним в переделки! Сколько раз хотели нас разлучить, а мы опять сойдемся. Он на меня во всем полагается, как на каменную гору. Сколько раз уж я сам тому удивлялся. Вы только что слышали, как он сказал, чтобы я напомнил о том, что вы должны ему найти новою денщика, а я должен его освидетельствовать и дать о нем отзыв. Господину обер-лейтенанту не каждый денщик угодит.

Полковник Шредер позвал на совещание всех офицеров полка. Он ждал этого совещания с нетерпением, чтобы иметь возможность высказаться. Кроме того надо было принять какое-нибудь решение по делу вольноопределяющегося Марека, который отказался чистить отхожие места, и как бунтовщик был послан полковником Шредером в дивизионный суд.

Из арестантского отделения дивизионного суда он только вчера ночью был переведен на гауптвахту, где и находился под стражей. Одновременно с этим в полковую канцелярию была передана до невозможности запутанная бумага дивизионного суда, в которой указывалось на то, что в данном случае дело не идет о бунте, так как вольноопределяющиеся не обязаны чистить отхожие места, но тем не менее в этом усматривается нарушение дисциплины, каковой поступок может быть искуплен им примерной службой на фронте. Ввиду всего этого обвиняемый вольноопределяющийся Марек опять отсылается в свой полк, а следствие о нарушении дисциплины условно приостанавливается до конца войны и будет возобновлено в случае нового проступка вольноопределяющегося Марека.

Предстояло еще одно дело. Одновременно с вольноопределяющимся Мареком был переведен из арестантского дивизионного суда на гауптвахту самозванец взводный Тевелес, который недавно появился в полку, куда был послан из загребской больницы. Он имел большую серебряную медаль, нашивки вольноопределяющегося и три звездочки. По его показаниям он участвовал в геройских подвигах 6-й маршевой роты в Сербии, и от всей роты остался он один. Следствием было установлено, что с 6-ю маршевою ротой в начало войны действительно отправился какой-то Тевелес, который, однако, не имел прав вольноопределяющегося. Потребована была справка от бригады, к которой после бегства из Белграда 2 декабря 1914 года была прикомандирована 6-я маршевая рота и было установлено, что в списке представленных к награде и отличенных серебряными медалями никакого Тевелеса не встречается. Был ли, однако, рядовой Тевелес в белградский поход повышен на взводного — выяснить не удалось, ввиду того что вся 6-я маршевая рота вместе со всеми своими офицерами после битвы у церкви св. Саввы в Белграде пропала без вести. В дивизионном суде Тевелес защищался тем, что действительно ему была обещана большая серебряная медаль и что поэтому он купил ее у одного босняка. Что касается галуна вольноопределяющегося, то его он нашел в пьяном виде и дальше носил, так как был постоянно пьян, ибо организм его ослабел от дизентерии.

Открыв собрание, прежде чем приступить к обсуждению этих двух вопросов, полковник Шредер указал, что перед отъездом, который уже не за горами, следует почаще встречаться. Из бригады было сообщено, что там ждут приказов от дивизии. Команда должна быть в боевой готовности, и ротные командиры должны бдительно следить за тем, чтобы все были на месте. Затем он еще раз повторил все то, о чем разводил рацеи вчера. Дал опять обзор военных событий и указал, что ничто не в состоянии сломить боевой дух армии и что солдаты рвутся в бой.

На столе перед ним была прикреплена карта театра военных действий о флажками на булавках, но флажки были перепутаны и фронты продвинуты. Вытащенные булавки с флажками валялись под столом.

Весь театр военных действий ночью разворотил до неузнаваемости кот, которого держали в полковой канцелярии писаря. Ночью кот, после того как нагадил на австро-венгерский фронт, хотел кучку зарыть, повалил флажки и размазал кал по всем позициям, оросил фронты и передовые позиции и запакостил все армейские корпуса.

Полковник Шредер был страшно близорук.

Офицеры маршевого батальона с интересом следили за тем, как палец полковника Шредера близится к кучкам.

— Путь на Буг, господа, лежит через Сокал, — изрек полковник с видом прорицателя и продвинул, не глядя, указательный палец к Карпатам, при этом влез в одну из тех кучек, с помощью которых кот старался сделать карту театра военных действий рельефной.

— Wahrscheinlich, Katzendreck, Herr Oberst [106] По всей вероятности, это кошачий кал, господин полковник. Прим. перев . , — сказал за всех очень вежливо капитан Сагнер.

Полковник Шредер ринулся в соседнюю канцелярию, откуда послышались громовые проклятия и ужасные угрозы, что он заставит всю канцелярию вылизать языком оставленные котом следы.

Допрос был короток. Выяснилось, что кота две недели тому назад притащил в канцелярию младший писарь Цвибельфиш. По выяснении дела Цвибельфиш собрал все свои монатки, и старший писарь отвел его на гауптвахту и посадил впредь до дальнейших распоряжений господина полковника.

Этим, собственно, совещание закончилось.

Вернувшись к офицерам, весь красный от злобы, полковник Шредер забыл, что следовало еще потолковать о судьбе вольноопределяющегося Марека и взводного Тевелеса.

Он лаконично заявил:

— Прошу господ офицеров быть готовыми и ждать моих приказаний и инструкций.

И так и остались под стражей на гауптвахте вольноопределяющийся и Тевелес, и, когда позднее к ним присоединился Цвибельфиш, они могли составить «марьяж», а после марьяжа приставали к своим караульным с требованием, чтобы те повылавливали всех блох из матрацев.

Потом к ним сунули ефрейтора Переутку из 13-й маршевой роты, который, когда вчера распространился по лагерю слух, что отправляются на позиции, исчез и утром был найден патрулем в Бруке «У Белой розы». Он оправдывался тем, что хотел перед отъездом посмотреть знаменитый стекольный завод графа Гарраха у Брука, на обратном пути он заблудился и только утром, совершенно изнеможденный, добрел к «Белой розе». (Между тем он спал с Розочкой из «Белой розы».)