Владимир Надеин - Три карата в одни руки (сборник фельетонов)

А сама впилась взглядом в руки Ивана Ефимовича тем прямым немигающим взором, с каким молодой прокурор наблюдает за следственным экспериментом.

«Ишь, цацка! — думал агроном, тушуясь под пристальным взглядом. — Весу всего ничего, а полхаты стоит. А может, не стоит?»

— Разрешите вон то синенькое.

— Два кольца на руки сразу не выдаем! — ответила продавщица, уже совсем не скрывая неудовольствия.

— А как же я сравню, какое лучше? — удивился крестьянский сын, привыкший уважительно относиться к деньгам вообще и к большим особенно.

— Как все, так и вы, — ответила продавщица, привыкшая к тому, что кому надо, тот купит.

«А может, оно мне вовсе и не надо? — подумал Иван Ефимович с радостным облегчением. — То ли синенькое лучше, то ли беленькое, а деньги всегда деньги».

Стороны расстались, довольные собой. Покупатель радовался тому, что уберег от магазина полторы тысячи, а продавщица — что уберегла от покупателя полуторатысячное кольцо. И при этом все обошлось без жалобы.

Удивительно, не правда ли? Но еще более удивительной оказалась реакция директора магазина:

— Мы постоянно повышаем культуру торговли, — сказал он. — Очередей, как прежде, у нас нет, так что сеть магазинов вполне достаточна. А заискивать перед покупателем мы не намерены, это не наш путь.

— Но ведь человек был готов оставить в кассе солидную сумму!

— Мы ему что, мешали?

Сколько раз ни рассказывал я в торговых кругах историю агронома Кириченко, непременно на этом месте наталкивался на прочную, как алмаз, стену непонимания. Даже седовласые рыцари товарооборота не ловили разницы между понятиями «не мешать» и «помогать». Они согласно кивали, когда осуждались очереди, они мило улыбались, когда фигурировали позвонки жирафа, но простое слово «классер» вызывало искренне недоумение.

— Как-как?..

На память, непрофессионально путаясь в терминах, я пересказывал отчеты о дальних командировках за успешным опытом. О креслах, которые предлагаются потенциальному покупателю дорогих товаров. О подаваемых ему классерах, таких обитых черным бархатом альбомах, в гнездах которых сверкают подобранные по типу и цене драгоценности. О специальных настольных лампах, о затейливых увеличительных стеклах, о терпеливых продавцах, которые знают, какое украшение к лицу пожилой шатенке и почему молва предписывает брильянты родившимся под знаком Овна. И даже о чашке кофе, который подается самым перспективным покупателям.

— Заложить кофе в смету, наверное, можно, — задумчиво отзывались мои собеседники. — Трудно, но можно. И сами попьем, и покупателям останется. А вот кто, скажите, будет платить, ежели исчезнет тысячное кольцо из этого вашего… ну, черного ящика? И кто согласится весь день бросать тяжеленные ковры туда-сюда, если в соседнем отделе мелкой галантереи такая же зарплата? И зачем нам вообще все это баловство, если у нас на повестке дня собрание о дальнейшем повышении культуры обслуживания? Нам бы жалобные книги очистить от нехороших записей — вот в чем главная задача. Нам бы с десяток режиссеров из кино заманить, чтобы хоть они обучили наших людей улыбаться как положено.

Улыбка наложилась на улыбку — круг замкнулся. А разорвал его просто и между прочим один рядовой продавец из минской «Радиотехники», категорически пожелавший остаться неизвестным.

Мы вышли покурить перед витриной, и он сказал:

— Сегодня покупателю хамят только невежды, а заискивают перед ним только новички. Умный, квалифицированный продавец старается держаться от покупателя подальше.

— Но почему?

— Сейчас объясню. Долгие годы мы не продавали — только давали. Инерция давания огромна. Отсюда и старомодность торговли. Она материально и организационно настроена на то, чтобы снимать пенку с дефицита. При дефиците у покупателя нет лица. Есть только номер на ладони. Однако и продавцу лицо ни к чему, вполне достаточно шума. Но вот исчезает дефицит — и что же? Настала пора улыбаться, да?

— А почему бы и нет?

— А потому, что системные проблемы торговли нельзя решить с помощью системы Станиславского. У нас в магазине есть талантливые продавцы, а есть неумехи. Талантливый за день работы может обеспечить банк месячной зарплатой для сотни учителей. Малоопытный продавец эти ценности омертвляет. А премии делятся поровну.

— Так делите по способностям!

— Невозможно. На следующий месяц всем установят план по достигнутому, и талант уравняется в премии с бездарностью.

— Поэтому вы держитесь от покупателя в стороне?

— Не только поэтому. Улыбку продавца нельзя рассматривать как гримасу частного лица. Она зависит от многого — от настроения коллектива, от качества товара, от правил обмена.

— И от правил тоже?

— Разумеется. Вот я с улыбкой спешу навстречу покупателю. Вам цветной телевизор? Экран пятьдесят девять? Пожалуйста, «Электрон». Отличный аппарат! И я не вру. «Электроны» в большинстве хороши. А в меньшинстве? Статистика показывает, что примерно двадцать процентов нуждается в ремонте вскоре после покупки. Причем определить дефект в магазине даже теоретически невозможно, так что и речи нет о моей ненедобросовестности. Но покупатель этого не знает! И обменять ему на новый я не имею права. Он вспоминает мои любезные уговоры, и бывшая улыбка кажется ему коварством обольстителя. Разгневанный, он пишет жалобу, в чем отказать ему нельзя. Сотня благодарностей не прибавит мне ни копейки, одна жалоба лишит премии в двадцать пять рублей. Четвертак за улыбку — слишком дорогое удовольствие] — завершил монолог продавец, гася сигарету о каблук.

Он вошел в торговый зал, спрятался в угол потемнее, и сквозь пыльное стекло витрины я увидел на его лице гримасу образца «Вас много, а я один».

О, если б я засомневался!.. Если бы хоть раз, хоть на один миг, на службе или на отдыхе, в мгновения душевного всплеска или эмоционального упадка во сне или наяву усомнился я в непреходящих ценностях художественной самодеятельности!.. Может быть, тогда путь мой к истине был бы прост и прям, как струна балалайки.

Но я не сомневался. Никогда! Узнав, скажем, что в Омской области 112 тысяч рабочих и служащих, полеводов и животноводов регулярно поют и пляшут на общественных началах, я тревожился недолго. Лишь до тех пор, пока не уточнял по справочникам, каково в целом население области. А уточнив, успокаивался. Недурственно, совсем недурственно! Если отбросить граждан ползункового возраста ввиду их незрелости, а также снабженцев из-за непрестанных командировок, то почитай каждый десятый омич нагружен сценическим исполнительством.

Эта радостная статистика затрагивала самые звучные струны моей души. Казалось, что добиться большего охвата просто невозможно, иначе для заполнения зрительных залов области пришлось бы ввозить население по оргнабору. Но в мире мелодичных звуков царят свои законы. На каждое форте есть свое фортиссимо. Оказалось, что в отдельные периоды и без того буйная самодеятельная активность растягивается, как меха саратовской гармошки.